Мелеховская семья за один год убавилась наполовину. Прав был Пантелей Прокофьевич, сказав однажды, что смерть возлюбила их курень. Не успели похоронить Наталью, как уж снова запахло ладаном и васильками в просторной мелеховской горнице. Через полторы недели после отъезда Григория на фронт утопилась в Дону Дарья.
В субботу, приехав с поля, пошла она с Дуняшкой купаться. Около огородов они разделись, долго сидели на мягкой, примятой ногами траве. Еще с утра Дарья была не в духе, жаловалась на головную боль и недомогание, несколько раз украдкой плакала… Перед тем как войти в воду, Дуняшка собрала в узел волосы, повязалась косынкой и, искоса глянув на Дарью, сожалеюще сказала:
– До чего ты, Дашка, худая стала, ажник все жилки наруже!
– Скоро поправлюсь!
– Перестала голова болеть?
– Перестала. Ну, давай купаться, а то уж не рано. – Она первая с разбегу бросилась в воду, окунулась с головой и, вынырнув, отфыркиваясь, поплыла на середину. Быстрое течение подхватило ее, начало сносить.
Любуясь на Дарью, отмахивающую широкими мужскими саженками, Дуняшка забрела в воду по пояс, умылась, смочила грудь и нагретые солнцем сильные, женственно-округлые руки. На соседнем огороде две снохи Обнизовых поливали капусту. Они слышали, как Дуняшка, смеясь, звала Дарью.
– Плыви назад, Дашка! А то сом тебя утянет!
Дарья повернула назад, проплыла сажени три, а потом на миг до половины вскинулась из воды, сложила над головой руки, крикнула: «Прощайте, бабоньки!» – и камнем пошла ко дну.
Через четверть часа бледная Дуняшка в одной исподней юбке прибежала домой.
– Дарья утопла, маманя!.. – задыхаясь, еле выговорила она.
Только на другой день утром поймали Дарью крючками нарезной снасти.
Старый и самый опытный в Татарском рыбак Архип Песковатсков на заре поставил шесть концов нарезных по течению ниже того места, где утонула Дарья, проверять поехал вместе с Пантелеем Прокофьевичем. На берегу собралась толпа ребятишек и баб, среди них была и Дуняшка. Когда Архип, подцепив ручкой весла четвертый шнур, отъехал саженей десять от берега, Дуняшка отчетливо слышала, как он вполголоса сказал: «Кажись, есть…» – и стал осторожнее перебирать снасть, с видимым усилием подтягивал отвесно уходивший в глубину шнур. Потом что-то забелело у правого берега, оба старика нагнулись над водой, баркас зачерпнул краем воды, и до притихшей толпы донесся глухой стук вваленного в баркас тела. В толпе дружно вздохнули. Кто-то из баб тихо всхлипнул. Стоявший неподалеку Христоня грубо прикрикнул на ребят: «А ну, марш отседова!» Сквозь слезы Дуняшка видела, как Архип, стоя на корме, ловко и бесшумно опуская весло, греб к берегу. С шорохом и хрустом дробя прибрежную меловую осыпь, баркас коснулся земли. Дарья лежала, безжизненно подогнув ноги, привалившись щекой к мокрому днищу. На белом теле ее, лишь слегка посиневшем, принявшем какой-то голубовато-темный оттенок, виднелись глубокие проколы – следы крючков. На сухощавой смуглой икре, чуть пониже колена, около матерчатой подвязки, которую Дарья перед купанием, как видно, позабыла снять, розовела и слегка кровоточила свежая царапина. Жало нарезного крючка скользнуло по ноге, пробороздило кривую, рваную линию. Судорожно комкая завеску, Дуняшка первая подошла к Дарье, накрыла ее разорванным по шву мешком. Пантелей Прокофьевич с деловитой поспешностью засучил шаровары, начал подтягивать баркас. Вскоре подъехала подвода. Дарью перевезли в мелеховский курень.
Пересилив страх и чувство гадливости, Дуняшка помогала матери обмывать холодное, хранившее студеность глубинной донской струи тело покойницы.
Было что-то незнакомое и строгое в слегка припухшем лице Дарьи, в тусклом блеске обесцвеченных водою глаз, В волосах ее серебром искрился речной песок, на щеках зеленели влажние нити прилипшей тины-шелковицы, а в раскинутых, безвольно свисавших с лавки руках была такая страшная успокоенность, что Дуняшка, взглянув, поспешно отходила от нее, дивясь и ужасаясь тому, как непохожа мертвая Дарья на ту, что еще так недавно шутила и смеялась и так любила жизнь. И после долго еще, вспомнив каменную холодность Дарьиных грудей и живота, упругость окостеневших членов, Дуняшка вся содрогалась и старалась поскорее забыть все это. Она боялась, что мертвая Дарья будет ей сниться по ночам, неделю спала на одной кровати с Ильиничной и, перед тем как лечь, молилась богу, мысленно просила:
«Господи! Сделай так, чтобы она мне не снилась! Укрой, господи!»
Если б не рассказы баб Обнизовых, слышавших, как Дарья крикнула:
«Прощайте, бабоньки!» – похоронили бы утопленницу тихо и без шума, но, узнав про этот предсмертный возглас, явно указывавший на то, что Дарья намеренно лишила себя жизни, поп Виссарион решительно заявил, что самоубийцу отпевать не будет. Пантелей Прокофьевич возмутился:
– Как это ты не будешь отпевать? Она что, нехрещеная, что ли?
– Самоубийц не могу хоронить, по закону не полагается.
– А как же ее зарывать, как собаку, по-твоему?
– А по-моему, как хочешь и где хочешь, только не на кладбище, где погребены честные христиане.
– Нет, уж ты смилуйся, пожалуйста! – перешел к уговорам Пантелей Прокофьевич. – У нас в семействе такой срамы век не было.
– Не могу. Уважаю тебя, Пантелей Прокофьевич, как примерного прихожанина, но не могу. Донесут благочинному – и беды мне не миновать, – заупрямился поп.
Это был позор. Пантелей Прокофьевич всячески пытался уговорить взноровившегося попа, обещал уплатить дороже и надежными николаевскими деньгами, предлагал в подарок овцу-переярку, но, видя под конец, что уговоры не действуют, пригрозил:
– За кладбищем я ее зарывать не буду. Она мне не сбоку припеку, а родная сноха. Муж ее погиб в бою с красными и был в офицерском чине, сама она егорьевскою медалью была пожалована, а ты мне такую хреновину прешь?!
Нет, батя, не выйдет твое дело, будешь хоронить за мое почтение! Нехай она пока лежит в горнице, а я зараз же сообчу об этом станишному атаману. Он с тобой погутарит!
Пантелей Прокофьевич вышел из поповского дома не попрощавшись и даже дверью вгорячах хлопнул. Однако угроза возымела действие: через полчаса пришел от попа посыльный, передал, что отец Виссарион с причтом сейчас придет.
Похоронили Дарью, как и полагается, на кладбище, рядом с Петром. Когда рыли могилу, Пантелей Прокофьевич облюбовал и себе местечко. Работая лопатой, он огляделся, прикинул, что лучше места не сыскать, да и незачем.
Над могилой Петра шумел молодыми ветвями посаженный недавно тополь: на вершинке его наступающая осень уже окрасила листья в желтый, горький цвет увядания. Через разломанную ограду, между могил телята пробили тропинки; около ограды проходила дорога к ветряку; посаженные заботливыми родственниками покойников деревца – клены, тополи, акация, а также дикорастущий терн – зеленели приветливо и свежо; около них буйно кучерявилась повитель, желтела поздняя сурепка, колосился овсюг и зернистый пырей. Кресты стояли, снизу доверху оплетенные приветливыми синими вьюнками. Место было действительно веселое, сухое…
Старик рыл могилу, часто бросал лопату, присаживался на влажную глинистую землю, курил, думал о смерти. Но, видно, не такое наступило время, чтобы старикам можно было тихо помирать в родных куренях и покоиться там, где нашли себе последний приют их отцы и деды…
После того как похоронили Дарью, еще тише стало в мелеховском доме.
Возили хлеб, работали на молотьбе, собирали богатый урожай с бахчей. Ждали вестей от Григория, но о нем, после отъезда его на фронт, ничего не было слышно. Ильинична не раз говаривала: «И поклона детишкам не пришлет, окаянный! Померла жена, и все мы стали не нужны ему…» Потом в Татарский чаще стали наведываться служивые казаки. Пошли слухи, что казаков сбили на Балашовском фронте и они отступают к Дону, чтобы, пользуясь водной преградой, обороняться до зимы. А что должно было случиться зимой – об этом, не таясь, говорили все фронтовики: «Как станет Дон – погонят красные нас до самого моря!»
Пантелей Прокофьевич, усердно работая на молотьбе, как будто и не обращал особого внимания на бродившие по Обдонью слухи, но оставаться равнодушным к происходившему не мог. Еще чаще начал он покрикивать на Ильиничну и Дуняшку, еще раздражительнее стал, узнав о приближении фронта.
Он нередко мастерил что-либо по хозяйству, но стоило только делу не заладиться в его руках, как он с яростью бросал работу, отплевываясь и ругаясь, убегал на гумно, чтобы там приостыть от возмущения. Дуняшка не раз была свидетельницей таких вспышек. Однажды он взялся поправлять ярмо, работа не клеилась, и ни с того ни с сего взбесившийся старик схватил топор и изрубил ярмо так, что от него остались одни щепки. Так же вышло и с починкой хомута. Вечером при огне Пантелей Прокофьевич ссучил дратву, начал сшивать распоровшуюся хомутину; то ли нитки были гнилые, то ли старик нервничал, но дратва оборвалась два раза подряд – этого было достаточно: страшно выругавшись, Пантелей Прокофьевич вскочил, опрокинул табурет, отбросил его ногой к печке и, рыча, словно пес, принялся рвать зубами кожаную обшивку на хомуте, а потом бросил хомут на пол и, по-петушиному подпрыгивая, стал топтать его ногами. Ильинична, рано улегшаяся спать, заслышав шум, испуганно вскочила, но, рассмотрев, в чем дело, не вытерпела, попрекнула старика:
– Очумел ты, проклятый, на старости лет?! Чем тебе хомут оказался виноватый?
Пантелей Прокофьевич обезумевшими глазами глянул на жену, заорал:
– Молчи-и-и, такая-сякая!!! – и, ухватив обломок хомута, запустил им в старуху.
Давясь от смеха, Дуняшка пулей вылетела в сенцы. А старик, побушевав немного, угомонился, попросил прощения у жены за сказанные в сердцах крутые слова и долго кряхтел и почесывал затылок, поглядывая на обломки злополучного хомута, прикидывая в уме – на что же их можно употребить?
Такие припадки ярости повторялись у него не раз, но Ильинична, наученная горьким опытом, избрала другую тактику вмешательства: как только Пантелей Прокофьевич, изрыгая ругательства, начинал сокрушать какой-нибудь предмет хозяйственного обихода – старуха смиренно, но достаточно громко говорила:
«Бей, Прокофич! Ломай! Мы ишо с тобой наживем!» И даже пробовала помогать в учинении погрома. Тогда Пантелей Прокофьевич сразу остывал, с минуту смотрел на жену несмыслящими глазами, а потом дрожащими руками шарил в карманах, находил кисет и сконфуженно присаживался где-нибудь в сторонке покурить, успокоить расходившиеся нервы, в душе проклиная свою вспыльчивость и подсчитывая понесенные убытки. Жертвой необузданного стариковского гнева пал забравшийся в палисадник трехмесячный поросенок.
Ему Пантелей Прокофьевич колом переломил хребет, а через пять минут, дергая при помощи гвоздя щетину с прирезанного поросенка, виновато, заискивающе посматривал на хмурую Ильиничну, говорил:
– Он и поросенок-то был так, одно горе… Один черт он бы издох. На них аккурат в это время чума нападает; то хучь съедим, а то бы так, зря пропал. Верно, старуха? Ну, чего ты как градовая туча стоишь? Да будь он трижды проклят, этот поросенок! Уж был бы поросенок как поросенок, а то так, оморок поросячий! Его не то что колом – соплей можно было перешибить!
А прокудной какой! Гнездов сорок картошки перерыл!
– Ей и всей-то картошки в палисаднике было не больше тридцати гнезд, – тихо поправила его Ильинична.
– Ну, а было бы сорок – он и сорок бы перепаскудил, он такой! И слава богу, что избавились от него, от враженяки! – не задумываясь, отвечал Пантелей Прокофьевич.
Детишки скучали, проводив отца. Занятая по хозяйству Ильинична не могла уделять им достаточного внимания, и они, предоставленные самим себе, целыми днями играли где-нибудь в саду или на гумне. Однажды после обеда Мишатка исчез и пришел только на закате солнца. На вопрос Ильиничны, где он был, Мишатка ответил, что играл с ребятишками возле Дона, но Полюшка тут же изобличила его:
– Брешет он, бабунюшка! Он у тетки Аксиньи был!
– А ты почем знаешь? – спросила, неприятно удивленная новостью, Ильинична.
– Я видала, как он с ихнего база перелезал через плетень.
– Там, что ли, был? Ну, говори же, чадушка, чего ты скраснелся?
Мишатка посмотрел бабке прямо в глаза, ответил:
– Я, бабунюшка, наобманывал… Я правда не у Дона был, а у тетки Аксиньи был.
– Чего ты туда ходил?
– Она меня покликала, я и пошел.
– А на что же ты обманывал, будто с ребятами играл?
Мишатка на секунду потупился, но потом поднял правдивые глазенки, шепнул:
– Боялся, что ты ругаться будешь…
– За что же я тебя ругала бы? Не-ет… А чего она тебя зазвала? Чего ты у ней там делал?
– Ничего. Она увидала меня, шумнула: «Пойди ко мне!», я подошел, она повела меня в курень, посадила на стулу…
– Ну, – нетерпеливо выспрашивала Ильинична, искусно скрывая охватившее ее волнение.
– …холодными блинцами кормила, а потом дала вот чего. – Мишатка вытащил из кармана кусок сахара, с гордостью показал его и снова спрятал в карман.
– Чего ж она тебе говорила? Может, спрашивала чего?
– Говорила, чтобы я ходил ее проведывал, а то ей одной скушно, сулилась гостинец дать… Сказала, чтобы я не говорил, что был у ней. А то, говорит, бабка твоя будет ругать.
– Вон как… – задыхаясь от сдерживаемого негодования, проговорила Ильинична. – Ну и что же она, спрашивала у тебя что?
– Спрашивала.
– Об чем же она спрашивала? Да ты рассказывай, милушка, не боись!
– Спрашивала: скучаю я по папаньке? Я сказал, что скучаю. Ишо спрашивала, когда он приедет и что про него слыхать, а я сказал, что не знаю: что он на войне воюет. А посля она посадила меня к себе на колени и рассказала сказку. – Мишатка оживленно блеснул глазами, улыбнулся. – Хорошую сказку! Про какого-то Ванюшку, как его гуси-лебеди на крылах несли, и про бабу-ягу.
Ильинична, поджав губы, выслушала Мишаткину исповедь, строго сказала:
– Больше, внучек, не ходи к ней, не надо. И гостинцев от ней никаких не бери, не надо, а то дед узнает и высекет тебя! Не дай бог узнает дед – он с тебя кожу сдерет! Не ходи, чадунюшка!
Но, несмотря на строгий приказ, через два дня Мишатка снова побывал в астаховском курене. Ильинична узнала об этом, глянув на Мишаткину рубашонку; разорванный рукав, который она не удосужилась утром зашить, был искусно прострочен, а на воротнике белела перламутром новенькая пуговица.
Зная, что занятая на молотьбе Дуняшка не могла возиться днем с починкой детской одежды, Ильинична с укором спросила:
– Опять к соседям ходил?
– Я больше не буду, бабунюшка, ты только не ругайся…
Тогда же Ильинична решила поговорить с Аксиньей и твердо заявить ей, чтобы она оставила Мишатку в покое и не снискивала его расположения ни подарками, ни рассказыванием сказок. «Свела со света Наталью, а зараз норовит, проклятая, к детям подобраться, чтобы через них потом Гришку опутать. Ну и змея! В снохи при живом муже метит… Только не выйдет ее дело! Да разве ее Гришка после такого греха возьмет?» – думала старуха.
От ее проницательного и ревнивого материнского взора не скрылось то обстоятельство, что Григорий, будучи дома, избегал встреч с Аксиньей. Она понимала, что он это делал не из боязни людских нареканий, а потому, что считал Аксинью повинной в смерти жены. Втайне Ильинична надеялась на то, что смерть Натальи навсегда разделит Григория с Аксиньей и Аксинья никогда не войдет в их семью.
Вечером в тот же день Ильинична увидела Аксинью на пристани возле Дона, подозвала ее:
– А ну, подойди ко мне на-час, погутарить надо…
Аксинья поставила ведра, спокойно подошла, поздоровалась.
– Вот что, милая, – начала Ильинична, испытующе глядя в красивое, но ненавистное ей лицо соседки. – Ты чего это чужих детей приманываешь? На что ты мальчишку зазываешь к себе и примолвываешь его? Кто тебя просил зашивать ему рубашонку и задаривать его всякими гостинцами? Ты что думаешь – без матери за ним догляду нету? Что без тебя не обойдутся? И хватает у тебя совести, бесстыжие твои глаза!
– А что я плохого сделала? Чего вы ругаетесь, бабушка? – вспыхнув, спросила Аксинья.
– Как это – что плохого? Да ты имеешь право касаться Натальиного дитя, ежели ты ее самою свела в могилу?
– Что вы, бабушка! Окститесь! Кто ее сводил? Сама над собой учинила.
– А не через тебя?
– Ну, уж это я не знаю.
– Зато я знаю! – взволнованно выкрикнула Ильинична.
– Не шумите, бабушка, я вам не сноха, чтобы на меня шуметь. У меня для этого муж есть.
– Вижу тебя наскрозь! Вижу, чем ты и дышишь! Не сноха, а в снохи лезешь! Детей попервам хочешь примануть, а посля к Гришке подобраться?
– К вам в снохи я идтить не собираюсь. Ополоумели вы, бабушка! У меня муж живой.
– То-то ты от него, от живого-то, и норовишь к другому привязаться!
Аксинья заметно побледнела, сказала:
– Не знаю, с чего вы на меня напустились и срамотите меня… Ни на кого я никогда не навязывалась и навязываться не собираюсь, а что вашего внучочка примолвила – чего ж тут плохого? Детей у меня, вы сами знаете, нету, на чужих радуюсь, и то легче, вот и зазвала его… Подумаешь, задаривала я его! Грудку сахару дала дитю, так это и задариванье! Да к чему мне его задаривать-то? Так болтаете вы бог знает чего!..
– При живой матери что-то ты его не зазывала! А как померла Наталья – так и ты доброхоткой объявилась!
– Он у меня и при Наталье в гостях бывал, – чуть приметно улыбнувшись, сказала Аксинья.
– Не бреши, бесстыжая!
– Вы спросите у него, а потом уж брехню задавайте.
– Ну как бы то ни было, а больше не смей мальчонку заманивать к себе. И не думай, что этим ты милее станешь Григорию. Женой его тебе не бывать, так и знай!
С исказившимся от гнева лицом Аксинья хрипло сказала:
– Молчи! У тебя он не спросится! И ты в чужие дела не лезь!
Ильинична хотела еще что-то сказать, но Аксинья молча повернулась, подошла к ведрам, рывком подняла на плечи коромысло и, расплескивая воду, быстро пошла по стежке.
С той поры при встречах она не здоровалась ни с кем из Мелеховых, с сатанинской гордостью, раздувая ноздри, проходила мимо, но, завидев где-нибудь Мишатку, пугливо оглядывалась и, если никого не было поблизости, подбегала к нему, наклонившись, прижимала его к груди и, целуя загорелый лобик и угрюмоватые черные, мелеховские глазенки, смеясь и плача, бессвязно шептала: «Родный мой Григорьевич! Хороший мой! Вот как я по тебе соскучилась! Дура твоя тетка Аксинья… Ах, какая дура-то!» И после долго не сходила с ее губ трепетная улыбка, а увлажненные глаза сияли счастьем, как у молоденькой девушки.
В конце августа был мобилизован Пантелей Прокофьевич. Одновременно с ним из Татарского ушли на фронт все казаки, способные носить оружие. В хуторе из мужского населения остались только инвалиды, подростки, да древние старики. Мобилизация была поголовной, и освобождения на врачебных комиссиях, за исключением явных калек, не получал никто.
Пантелей Прокофьевич, получив от хуторского атамана приказ о явке на сборный пункт, наскоро попрощался со старухой, с внуками и Дуняшкой, кряхтя, опустился на колени, положил два земных поклона, крестясь на иконы, сказал:
– Прощайте, милые мои! Похоже, что не доведется нам свидеться, должно, пришел последний час. Наказ вам от меня такой: молотите хлеб и день и ночь, до дождей постарайтесь кончить. Нужно будет – наймите человека, чтобы пособил вам. Ежли не вернусь к осени – управляйтесь без меня; зяби вспашите сколько осилите, жита посейте хучь с десятину. Смотри, старуха, веди дело с толком, рук не роняй! Вернемся мы с Григорием, нет ли, а вам хлеб дюжее всего будет нужен. Война войной, но без хлеба жить тоже скушно. Ну, храни вас господь!
Ильинична проводила старика до площади, глянула в последний раз, как он рядом с Христоней прихрамывает, поспешая за подводой, а потом вытерла завеской припухшие глаза и, не оглядываясь, направилась домой. На гумне ждал ее недомолоченный посад пшеницы, в печи стояло молоко, дети с утра были не кормлены, хлопот у старухи было великое множество, и она спешила домой, не останавливаясь, молча кланяясь изредка встречавшимся бабам, не вступая в разговоры, и только утвердительно кивала головой, когда кто-нибудь из знакомых соболезнующе спрашивал: «Служивого провожала, что ли?»
Несколько дней спустя Ильинична, подоив на заре коров, выгнала их на проулок и только что хотела идти во двор, как до слуха ее дошел какой-то глуховатый, осадистый гул. Оглянувшись, она не нашла на небе ни единой тучи. Немного погодя гул повторился.
– Слышишь, бабка, музыку? – спросил собиравший табун старый пастух.
– Какую музыку-то?
– А вот что на одних басах играет.
– Слыхать слышу, да не пойму, что это такое.
– Скоро поймешь. Вот как зачнут с энтой стороны по хутору кидать – сразу поймешь! Это из орудиев бьют. Старикам нашим потроха вынают…
Ильинична перекрестилась, молча пошла в калитку.
С этого дня орудийный гул звучал не переставая четверо суток. Особенно слышно было зорями. Но когда дул северо-восточный ветер, гром отдаленных боев слышался и среди дня. На гумнах на минуту приостанавливалась работа, бабы крестились, тяжело вздыхали, вспоминая родных, шепча молитвы, а потом снова начинали глухо погромыхивать на токах каменные катки, понукали лошадей и быков мальчишки-погонычи, гремели веялки, трудовой день вступал в свои неотъемлемые права. Конец августа был погожий и сухой на диво. По хутору ветер носил мякинную пыль, сладко пахло обмолоченной ржаной соломой, солнце грело немилосердно, но во всем уже чувствовалось приближение недалекой осени. На выгоне тускло белела отцветшая сизая полынь, верхушки тополей за Доном пожелтели, в садах резче стал запах антоновки, по-осеннему прояснились далекие горизонты, и на опустевших полях уже показались первые станицы пролетных журавлей.
По Гетманскому шляху изо дня в день тянулись с запада на восток обозы, подвозившие к переправам через Дон боевые припасы, в обдонских хуторах появились беженцы. Они рассказывали, что казаки отступают с боями; некоторые уверяли, будто отступление это совершается преднамеренно, для того чтобы заманить красных, а потом окружить их и уничтожить. Кое-кто из татарцев потихоньку начал собираться к отъезду. Подкармливали быков и лошадей, ночами зарывали в ямы хлеб, сундуки с наиболее ценным имуществом.
Замолкший было орудийный гул 5 сентября возобновился с новой силой и теперь звучал уже отчетливо и грозно. Бои шли верстах в сорока от Дона, по направлению на северо-восток от Татарского. Через день загремело и вверх по течению на западе. Фронт неотвратимо подвигался к Дону.
Ильинична, знавшая о том, что большинство хуторян собираются отступать, предложила Дуняшке уехать. Она испытывала чувство растерянности и недоумения и не знала, как ей быть с хозяйством, с домом; надо ли все это бросать и уезжать вместе с людьми или оставаться дома. Перед отъездом на фронт Пантелей Прокофьевич говорил о молотьбе, о зяби, о скоте, но ни словом не обмолвился о том, как им быть, если фронт приблизится к Татарскому. На всякий случай Ильинична решила так: отправить с кем-нибудь из хуторных Дуняшку с детьми и наиболее ценным имуществом, а самой оставаться, даже в том случае, если красные займут хутор.
В ночь на 17 сентября неожиданно явился домой Пантелей Прокофьевич. Он пришел пешком из-под Казанской станицы, измученный, злой. Отдохнув с полчаса, сел за стол и начал есть так, как Ильинична еще за всю свою жизнь не видела; полуведерный чугун постных щей словно за себя кинул, а потом навалился на пшенную кашу. Ильинична от изумления руками всплеснула:
– Господи, да как уж ты ешь, Прокофич! Как, скажи, ты три дня не ел!
– А ты думала – ел, старая дура! Трое суток в аккурат маковой росинки во рту не было!
– Да что же, вас там не кормят, что ли?
– Черти бы их так кормили! – мурлыча по-кошачьи, с набитым ртом, отвечал Пантелей Прокофьевич. – Что спромыслишь – то и полопаешь, а я воровать ишо не обучился. Это молодым добро, у них совести-то и на семак не осталося… Они за эту проклятую войну так руки на воровстве набили, что я ужахался-ужахался, да и перестал. Все, что увидят, – берут, тянут, волокут… Не война, а страсть господня!
– Ты бы не доразу наедался. Как бы тебе чего не поделалось. Глянь, как ты раздулся-то, чисто паук!
– Помалкивай. Молока принеси, да побольше корчажку!
Ильинична даже заплакала, глядя на своего насмерть изголодавшегося старика.
– Что ж, ты навовсе пришел? – спросила она, после того как Пантелей Прокофьевич отвалился от каши.
– Там видно будет… – уклончиво ответил он.
– Вас, стариков, стало быть, спустили по домам?
– Никого не спускали. Куда спускать, ежли красные уже к Дону подпирают?
Я сам ушел.
– А не прийдется тебе отвечать за это? – опасливо спросила Ильинична.
– Поймают, – может, и отвечать прийдется.
– Да ты, что же, хорониться будешь?
– А ты думала, что на игрища буду бегать али по гостям ходить? Тьфу, бестолочь идолова! – Пантелей Прокофьевич с сердцем сплюнул, но старуха не унималась:
– Ох, грех-то какой! Ишо беды наживем, как раз ишо дерзать тебя зачнут…
– Ну, уж лучше тут нехай ловют да в тюрьму сажают, чем там по степям с винтовкой таскаться, – устало сказал Пантелей Прокофьевич. – Я им не молоденький по сорок верст в день отмахивать, окопы рыть, в атаки бегать, да по земле полозить, да хорониться от пулев. Черт от них ухоронится!
Моего односума с Кривой Речки цокнула пуля под левую лопатку – и ногами ни разу не копнул. Тоже приятности мало в таком деле!
Винтовку и подсумок с патронами старик отнес и спрятал в мякиннике, а когда Ильинична спросила, где же его зипун, хмуро и неохотно ответил:
– Прожил. Вернее сказать – бросил. Нажали на нас за станицей Шумилинской так, что все побросали, бегли, как полоумные. Там уж не до зипуна было… Кой у кого полушубки были, и те покидали… И на черта он тебе сдался, зипун, что ты об нем поминаешь? Уж ежли б зипун был добрый, а то так, нищая справа…
На самом деле зипун был добротный, новый, но все, чего лишался старик, – по его словам, было никуда не годное. Такая уж у него повелась привычка утешать себя. Ильинична знала об этом, а потому и спорить о качестве зипуна не стала.
Ночью на семейном совете решили: Ильиничне и Пантелею Прокофьевичу с детишками оставаться дома до последнего, оберегать имущество, обмолоченный хлеб зарыть, а Дуняшку на паре старых быков отправить с сундуками к родне, на Чир, в хутор Латышев.
Планам этим не суждено было осуществиться в полной мере. Утром проводили Дуняшку, а в полдень в Татарский въехал карательный отряд из сальских казаков-калмыков. Должно быть, кто-нибудь из хуторян видел пробиравшегося домой Пантелея Прокофьевича; через час после вступления в хутор карательного отряда четверо калмыков прискакали к мелеховскому базу.
Пантелей Прокофьевич, завидев конных, с удивительной быстротой и ловкостью вскарабкался на чердак; гостей встречать вышла Ильинична.
– Где твоя старика? – спросил пожилой статный калмык с погонами старшего урядника, спешиваясь и проходя мимо Ильиничны в калитку.
– На фронте. Где же ему быть, – грубо ответила Ильинична.
– Веди дом, обыск делаю буду.
– Чего искать-то?
– Старика твоя искать. Ай, стыдно! Старая какая – брехня живешь! – укоризненно качая головой, проговорил молодцеватый урядник и оскалил густые белые зубы.
– Ты не ощеряйся, неумытый! Сказано тебе нету, значит – нету!
– Кончай балачка, веди дом! Нет – сами ходим, – строго сказал обиженный калмык и решительно зашагал к крыльцу, широко ставя вывернутые ноги.
Они тщательно осмотрели комнаты, поговорили между собой по-калмыцки, потом двое пошли осматривать подворье, а один – низенький и смуглый до черноты, с рябым лицом и приплюснутым носом – подтянул широкие шаровары, украшенные лампасами, вышел в сенцы. В просвет распахнутой двери Ильинична видела, как калмык прыгнул, уцепился руками за переруб и ловко полез наверх. Пять минут спустя он ловко соскочил оттуда, за ним, кряхтя, осторожно слез весь измазанный в глине, с паутиной на бороде Пантелей Прокофьевич. Посмотрев на плотно сжавшую губы старуху, он сказал:
– Нашли проклятые! Значит, кто-нибудь доказал…
Пантелея Прокофьевича под конвоем отправили в станицу Каргинскую, где находился военно-полевой суд, а Ильинична всплакнула немного и, прислушиваясь к возобновившемуся орудийному грому и отчетливо слышимой пулеметной трескотне за Доном, пошла в амбар, чтобы припрятать хоть немного хлеба.
XXII
Четырнадцать изловленных дезертиров ждали суда. Суд был короткий и немилостивый. Престарелый есаул, председательствовавший на заседаниях, спрашивал у подсудимого его фамилию, имя, отчество, чин и номер части, узнавал, сколько времени подсудимый пробыл в бегах, затем вполголоса перебрасывался несколькими фразами с членами суда – безруким хорунжим и разъевшимся на легких хлебах усатым и пухломордым вахмистром – и объявлял приговор. Большинство дезертиров присуждалось к телесному наказанию розгами, которое производили калмыки в специально отведенном для этой цели нежилом доме. Слишком много развелось дезертиров в воинственной Донской армии, чтобы можно было пороть их открыто и всенародно, как в 1918 году…
Пантелея Прокофьевича вызвали шестым по счету. Взволнованный и бледный, стоял он перед судейским столом, держа руки по швам.
Планирование
Занятие I (1-2 уроки). Своеобразие жанра романа-эпопеи.Духовный мир донского казачества. Характер Григория Мелехова. Функции портрета, пейзажа, массовых сцен. Система персонажей романа.
Занятие II (3-4 уроки). Поиски правды. Конкретно-историческое и общечеловеческое в романе. Углубление представлений о приемах создания и значении массовых сцен в романе.
Занятие III (5-6 уроки). Проблема “общей” и “частной” правды. Углубление представлений о характере и функциях шолоховского пейзажа. Своеобразие языковой манеры Шолохова. Драматургические принципы в эпическом произведении.
Занятие IV (7-8 уроки). Трагедия Григория Мелехова. Углубление представлений о шолоховском портрете. “Мысль семейная” в романе. Женские образы. Тема материнства.
Остановимся подробнее на предложенной системе уроков.
Занятие I
I. Вступительное слово учителя
Практически все творчество М. Шолохова посвящено донскому казачеству. К XV - XVI векам в Московской Руси казаками называли свободных людей, работавших по найму или определявшихся на военную службу для охраны границ государства (служилое казачество). Охрана границ осуществлялась отдельными разъездами (станицами).
Наряду со служилым казачеством в Московской Руси XV - XVI веков существовало и "вольное" казачество или, как его еще называли, - "гулящие люди", для которых было характерно полное отсутствие как недвижимости, так и постоянного места жительства. Люди, недовольные существовавшим порядком, преследуемые государством, авантюристы, искатели наживы, а позднее и беглые холопы и раскольники, смешавшись с остатками служилого казачества, фактически освободившегося на окраине от подчинения государству, и с местным населением составили первые казачьи общины на Дону, Тереке и реке Яик (Урал).
В казачьих общинах России царило полное равенство членов при общинном пользовании землей и отсутствии каких-либо налогов и податей.
Особенностью жизни казачьей общины было то, что ей управлял обычай, а не закон, и всякое нарушение обычая жестоко каралось самосудом.
К середине XVII в. вольное казачество достигло полной политической независимости. Москва была не в силах обуздать "вольницу", тем более, что она сама нуждалась в казачестве, с другой стороны, казачьи общины, считая себя русскими по крови и вере, прислушивались к Москве, принимали царских послов и не отказывались от жалованья за службу. Это определило главные цели политики Российского государства по отношению к казакам на протяжении XVI - XVII веков: привлечение их на государственную службу, подчинение их своим интересам, превращение общин в казачье войско. Эта политика привела к постепенному превращению вольных казаков в привилегированное военное сословие, положение которого определялось тем, что за службу государству оно наделялось землей.
Приручение казачества царизмом характеризовалось, с одной стороны, ограничением его старинной вольности, а с другой - предоставлением ему экономических и социально-правовых преимуществ в сравнении с остальным населением страны. Правящие круги империи рассматривали казаков, как консервативный, "государственный" элемент и активно использовали их в разгонах демонстраций, в проведении карательных экспедиций, в конвоировании заключенных к местам ссылки, в освоении новых территорий и т. д. Свою репутацию опоры государственного строя казачество подтвердило, приняв активное участие в подавлении революции 1905 - 1906 гг.
В годы первой мировой войны казачьи привилегии были расширены. Именно с приверженностью своим привилегиям и связан в первую очередь консерватизм большинства казаков.
Богатое казачество и атаманская верхушка были сторонниками и решительными защитниками сословных привилегий.
Казак-середняк также держался за привилегии: бесплатная медицина и обучение детей ему не мешали, но воинская повинность его тяготила, и он бы с ней распрощался, если бы ему оставили земельный надел. Середняк, цепко державшийся за свой пай, всегда болезненно реагировал на идеи уравнительного передела земли, для него была характерна нерешительность и непоследовательность действий, наивность и неискушенность в политике.
У беднейшего казачества доходы с земельного пая не покрывали всех сословных тягот. Для освобождения от них беднота готова была пожертвовать наделом, но казак отличался от крестьянина тем, что последний, потеряв землю, уже не мог получить ее вновь, а казак терял часть земли или ее всю только на время. Пай ему был положен по закону, и он всегда был уверен, что снова начнет хозяйствовать. Это мешало казаку отказаться от сословных привилегий.
Сословные привилегии казачества обеспечивались за счет ущемления интересов остального населения войсковых областей и в первую очередь "иногородних". Посаженная плата за хозяйственные постройки на станичной земле, плата за выпас на общественном выгоне сверх нормы и прочие поборы с иногороднего населения станиц были неиссякаемым источником для станичной и войсковой казны. Так зрело основное противоречие внутри станицы, определившее силы, сформировавшие два непримиримых лагеря в гражданской войне.
М. А. Шолохов родился 11 (24) мая на хуторе Кружилине станицы Вешенской Донецкого округа Области Войска Донского, хотя, вероятно, эта дата нуждается в уточнении. Отец писателя, Александр Михайлович (1865 - 1925), выходец из рязанской губернии, неоднократно менял профессии: “был последовательно “шибаем” (скупщиком скота), сеял хлеб на покупной казачьей земле, служил приказчиком в коммерческом предприятии хуторского масштаба, управляющим паровой мельницы и т. д.”. Мать, Анастасия Даниловна (1871 - 1942), “полуказачка, полукрестьянка”, служила горничной. В молодости она была против воли выдана замуж за казака-атаманца С. Кузнецова, но, сойдясь с А. М. Шолоховым, оставила его. Будущий писатель появился на свет незаконнорожденным и до 1912 года носил фамилию первого мужа своей матери, при этом имел все казачьи привилегии. Только когда Александр Михайлович и Анастасия Даниловна обвенчались и отец усыновил его, Шолохов обрел свою настоящую фамилию, утратив при этом свою принадлежность к казачьему сословию, как сын мещанина, то есть “иногороднего”.
Чтобы дать сыну первоначальное образование, отец нанимает домашнего учителя Т. Т. Мрыхина, в 1912 отдает сына в Каргинское мужское приходское училище по II классу обучения, а в 1914 году везет его в Москву по поводу болезни глаз (клиника доктора Снегирева, где лечился Шолохов, будет описана в романе “Тихий Дон”) и отдает в приготовительный класс московской гимназии № 9 им. Г. Шелапутина. В 1915 году родители переводят Михаила в богучарскую гимназию, но обучение в ней было прервано революционными событиями. Не удалось завершить образование и в Вешенской смешанной гимназии, куда Шолохов поступил в 1918 году. Из-за разгоревшихся вокруг станицы военных действий он вынужден был прервать образование, закончив только четыре класса.
С 1919 года до конца гражданской войны Шолохов жил на Дону, в станицах Еланской и Каргинской, охваченных Верхнедонским восстанием, то есть находился в центре тех драматических событий, которые будут воспроизведены в заключительных книгах “Тихого Дона”.
С 1920 года, когда на Дону окончательно установилась Советская власть, Михаил Шолохов, несмотря на юные годы (было ему тогда пятнадцать лет), работал учителем по ликвидации безграмотности, служащим в станичном ревкоме, счетоводом, канцелярским работником, журналистом.
В мае 1922 года Шолохов окончил краткосрочные курсы продовольственной инспектуры в Ростове и был направлен в станицу Букановскую в качестве налогового инспектора. “Я работал в жесткие годы, 1921 - 1922 годах, на продразверстке, - вспоминал писатель. - Я вел крутую линию, да и время было крутое; шибко я комиссарил, был судим ревтрибуналом за превышение власти...”.
Осенью 1922 года Шолохов приехал в Москву с намерением поступить на рабфак, куда он мог бы быть принят и с четырьмя классами образования. Однако ни заводского стажа, ни комсомольской путевки, которые требовались при поступлении, у него не было. С устройством на работу тоже пришлось нелегко, потому что к тому времени Шолохов не овладел никакой профессией. Шолохов вынужден был работать грузчиком на Ярославском вокзале, мостил булыжные мостовые. Только спустя год, в августе 1923-го, Шолохов получил на бирже направление на должность счетовода в жилищное управление на Красной Пресне. Все это время он активно занимался самообразованием. По рекомендации своего друга, начинающего писателя Василия Кудашева, Шолохов был принят в литературную группу “Молодая гвардия” и начал посещать занятия в ее литературной студии. 19 сентября 1923 года состоялся литературный дебют Шолохова: в газете “Юношеская правда” появился его фельетон “Испытание” за подписью М. Шолох.
1924 год можно считать началом профессиональной деятельности Шолохова-писателя. 14 декабря в газете “Молодой ленинец” появился первый из “Донских рассказов” Шолохова “Родинка”, 14 февраля 1925 года в той же газете печатается рассказ “Продкомиссар”, после чего один за другим стремительно выходят “Пастух” (февраль), “Шибалково семя”, “Илюха”, “Алешка” (март), “Бахчевник” (апрель), “Путь-дороженька” (апрель-май), “Нахаленок” (май-июнь), “Семейный человек”, “Коловерть” (июнь), “Председатель Реввоенсовета республики” (июль), “Кривая стежка” (ноябрь). В тот же период Шолохов становится членом РАПП.
Еще во время работы над “Донскими рассказами” М. Шолохов задумал написать повесть о председателе Донского Совнаркома Ф. Г. Подтелкове и его соратнике секретаре Донского казачьего Военно-революционного комитета М. В. Кривошлыкове. Однако, как признавался сам, когда он начал писать сцену казни своих героев, то подумал, что читателю будет неясно, почему казаки-фронтовики отказались расстреливать подтелковцев. Постепенно Шолохов приходит к мысли, что “не повесть надо писать, а роман с широким показом мировой войны, тогда станет ясным, что объединяло казаков-фронтовиков с солдатами-фронтовиками”. Только когда писателю удалось собрать многочисленные воспоминания участников первой мировой войны и богатый архивный материал, он начал работу над романом, который получил название “Тихий Дон”.
Самая ранняя рукопись романа датируется осенью 1925 года и повествует о событиях лета 1917 года, связанных с участием казачества в походе Корнилова на Петроград. “Написал листов 5 - 6 печатных. Когда написал, почувствовал, что не то, - рассказывал впоследствии Шолохов. - Для читателя останется непонятным - почему же казачество приняло участие в подавлении революции. Что это за казаки? Что за Область Войска Донского? Не выходит ли она для читателей некой терра инкогнито? Поэтому я бросил начатую работу. Стал думать о более широком романе. Когда план созрел, приступил к собиранию материала. Помогло знание казачьего быта”. Написанный к этому времени материал о корниловщине стал впоследствии сюжетной основой ко второму тому романа. “Приступил заново и начал с казачьей старины, с тех лет, что предшествовали первой мировой войне. Написал три части романа, которые и составляют первый том “Тихого Дона”.
Первые строки первого тома были написаны 8 ноября 1926 года. Работа над книгой шла удивительно интенсивно. Лишь в редкие дни писалась одна страница, чаще писатель создавал в день не менее четырех страниц текста, а в периоды наивысшего творческого подъема - целые главы. К концу лета работа над первым томом была завершена, и осенью Шолохов отвез рукопись в Москву, в журнал “Октябрь” и издательство “Московский писатель”. И хотя в журнале роман был признан “бытописательским” и лишенным политической остроты, благодаря активному вмешательству А. Серафимовича именно в “Октябре” в первых четырех номерах за 1928 год была впервые опубликована первая книга романа, а в 5 - 10 номерах за этот же год - и вторая книга. В том же 1928 году первая книга романа вышла в “Роман-газете” и отдельным изданием в “Московском рабочем”. Рукопись романа, еще не напечатанного тогда в “Октябре”, была рекомендована к изданию заведующей отделом издательства Евгенией Григорьевной Левицкой. Там, в издательстве, в 1927 году произошла встреча двадцатидвухлетнего Шолохова с Левицкой, которая была старше его на четверть века. Этой встрече суждено было стать началом крепкой дружбы. Левицкая неоднократно помогала Шолохову в трудные минуты его жизни. Шолохов принимал живое участие в ее судьбе и судьбах ее близких. В 1956 году выйдет рассказ Шолохова “Судьба человека” с посвящением: “Евгении Григорьевне Левицкой, члену КПСС с 1903 года”.
А трудные дни начались для Шолохова сразу после публикации первого тома романа. Е. Г. Левицкая так пишет об этом в своих записях: “Т. Д.” сперва появился в журн. “Октябрь”, а затем вышел в конце 1928 г. отдельной книгой... Боже мой, какая поднялась вакханалия клеветы и измышлений по поводу “Тихого Дона” и его автора! С серьезными лицами, таинственно понижая голос, люди как будто бы вполне “приличные” - писатели, критики, не говоря уж об обывательской публике, передавали “достоверные” истории: Шолохов, мол, украл рукопись у какого-то белого офицера - мать офицера, по одной версии, приходила в газ. “Правда” или ЦК, или в РАПП и просила защиты прав ее сына, написавшего такую замечательную книгу... На всех литературных перекрестках чернили и клеветали автора “Тихого Дона”. Бедный автор, которому в 1928 г. едва исполнилось 23 года! Сколько нужно было мужества, сколько уверенности в своей силе и в своем писательском таланте, чтобы стойко переносить все пошлости, все ехидные советы и “дружеские” указания “маститых” писателей. Я однажды добралась до одного такого “маститого” - это оказался Березовский, который глубокомысленно изрек: “Я старый писатель, но такой книги, как “Тихий Дон”, не мог бы написать... Разве можно поверить, что в 23 года, не имея никакого образования, человек мог написать такую глубокую, такую психологически правдивую книгу... Что-то неладно!”. Следует заметить, что Феоктист Березовский вряд ли может быть причислен к лагерю недругов Шолохова, так как был одним из первых редакторов его ранних рассказов. Тем больнее была клевета для писателя, что шла она из близких ему литературных кругов. Несмотря на то, что тема плагиата нигде не поднималась в печати, слухи столь широко распространились, что писатель был вынужден предстать перед специально созданной московской комиссией (ее возглавляла М. И. Ульянова) с рукописями романа (именно эти рукописи, оставшиеся в Москве, и сохранились, когда вешенский архив писателя погиб). Весной 1929 года руководители РАПП А. Серафимович, Л. Авербах, В. Киршон, А. Фадеев, В. Ставский были вынуждены выступить в “Правде” в защиту Шолохова, после чего слухи о плагиате на какое-то время прекратились. В то же время это письмо легализовало версию о плагиате.
Уже в период публикации первых двух книги “Тихого Дона” в печати появились многочисленные отклики на роман. Причем суждения о нем звучали нередко самые противоположные. В одном из частных писем 1928 года высказал свою оценку Горький: “Шолохов, судя по первому тому, - талантлив... Каждый год выдвигает все более талантливых людей. Вот - это радость. Очень, анафемски талантлива Русь”.
II. “Тихий Дон”. Жанр произведения.
Опрос (д/з): Почему “Тихий Дон” можно назвать романом- эпопеей и в чем отличие шолоховской эпопеи от толстовской.
Учащиеся указывают на широкий пространственный и временной охват повествования, обилие действующих лиц, представляющих самые разные слои и категории населения России и Европы. И хотя временные рамки шолоховского романа не столь велики (десять лет - срок исторически короткий), они вместили в себя события, во многом определившие дальнейшие судьбы мира (I мировая и гражданская войны, Февральская и Октябрьская революции) и судьбы казачества (Корниловский мятеж и мятеж генерала Каледина, Верхнедонское восстание и т. д.). Но самое важное, что события общемирового масштаба стали неотъемлемой частью судеб главных героев, а эти судьбы влились в общий поток истории.
Что же касается отличий от эпопеи Толстого, то учащиеся прежде всего отмечают отсутствие у Шолохова философских обобщений, рассуждений о том, “какая сила движет мирами”. Действительно, Шолохов в отличие от автора “Войны и мира” не дает в романе теоретического обоснования своей исторической концепции, несмотря на то, что его трактовка исторических событий нередко отличается от главенствовавшей тогда в исторической науке. Еще одно отличие связано с моноцентричностью шолоховской эпопеи. Тот факт, что именно судьба Григория является основным стержнем повествования, и определит путь изучения романа. Но прежде чем говорить о его характере и судьбе, рассмотрим, в какой среде этот характер формируется.
III. Духовный мир донского казачества.
Проанализируем ряд эпизодов I книги, в которых раскрываются важнейшие составляющие этого мира.
1. Труд на земле. Эпизод лугового покоса (кн. 1, ч. 1, гл. IX):
“С троицы начался луговой покос. С самого утра зацвело займище праздничными бабьими юбками, ярким шитвом завесок, красками платков. Выходили на покос всем хутором сразу. Косцы и гребельщицы одевались, будто на годовой праздник. Так повелось исстари. От Дона до дальних ольховых зарослей шевелился и вздыхал под косами опустошаемый луг.
Мелеховы припозднились. Выехали на покос, когда уже на лугу была чуть не половина хутора.
Долго зорюешь, Пантелей Прокофьич! - шумели припотевшие косари.
Не моя вина, бабья! - усмехался старик и торопил быков плетенным из сырца кнутом.
Доброе здоровье, односум! Припозднился, браток, припозднился... - Высокий, в соломенной шляпе казак качал головой, отбивая у дороги косу.
Аль трава пересохнет?
Рысью поедешь - успеешь, а то и пересохнет. Твой улеш в каком месте?
А под Красным яром.
Ну, погоняй рябых, а то не доедешь ноне.
Сзади на арбе сидела Аксинья, закутавшая от солнца платком все лицо. Из узкой, оставленной для глаз щели она смотрела на сидевшего против нее Григория равнодушно и строго. Дарья, тоже укутанная и принаряженная, свесив между ребер арбы ноги, кормила длинной, в прожилках, грудью засыпавшего на руках ребенка. Дуняшка подпрыгивала на грядушке, счастливыми глазами разглядывала луг и встречавшихся по дороге людей. Лицо ее, веселое, тронутое загаром и у переносицы веснушками, словно говорило: “Мне весело и хорошо оттого, что день, подсиненный безоблачным небом, тоже весел и хорош; оттого, что на душе вот такой же синий покой и чистота. Мне радостно, и больше я ничего не хочу”. Пантелей Прокофьевич, натягивая на ладонь рукав бязевой рубахи, вытирал набегавший из-под козырька пот. Согнутая спина его, плотно облитая рубахой, темнела мокрыми пятнами. Солнце насквозь пронизывало седой каракуль туч, опускало на далекие серебряные Обдонские горы, степь, займище и хутор веер дымчатых преломленных лучей.
День перекипал в зное. Обдерганные ветром тучки ползли вяло, не обгоняя тянувшихся по дороге быков Пантелея Прокофьевича. Сам он тяжело поднимал кнут, помахивал им, словно в нерешительности: ударить по острым бычьим кострецам или нет. Быки, видно понимая это, не прибавляли шагу, так же медленно, ощупью переставляли клешнятые ноги, мотали хвостами. Пыльно-золотистый с оранжевым отливом слепень кружился над ними.
Луг, скошенный возле хуторских гумен, светлел бледно-зелеными пятнами; там, где еще не сняли травы, ветерок шершавил зеленый с глянцевитой чернью травяной шелк.
Вот наша делянка. - Пантелей Прокофьевич махнул кнутом.
От лесу будем зачинать? - спросил Григорий.
Можно и с этого краю. Тут я глаголь вырубил лопатой.
Григорий отпряг занудившихся быков. Старик, посверкивая серьгой, пошел искать отметину - вырубленный у края глаголь.
Бери косы! - вскоре крикнул он, махая рукой.
Григорий пошел, уминая траву. От арбы по траве потек за ним колыхающийся след. Пантелей Прокофьевич перекрестился на беленький стручок далекой колокольни, взял косу. Горбатый нос его блистал, как свежелакированный, во впадинах черных щек томилась испарина. Он улыбнулся, разом обнажив в вороной бороде несчетное количество белых, смоченных слюной, частых зубов, и занес косу, поворачивая морщиненую шею вправо. Саженное полукружье смахнутой травы легло под его ногами.
Григорий шел за ним следом, полузакрыв глаза, стелил косой травье. Впереди рассыпанной радугой цвели бабьи завески, но он искал глазами одну, белую с прошитой каймой; оглядывался на Аксинью и, снова приноравливаясь к отцову шагу, махал косой”.
- Каково настроение эпизода?
- С помощью каких художественных средств оно создается?
- Какую роль играют коллективный и индивидуальный портреты?
- Какие литературные ассоциации вызывает у вас этот эпизод?
Яркая одежда, улыбки, добрый, незамысловатый юмор казаков, портреты героев и особенно веселое лицо Дуняшки, как будто выражающее общее настроение, - все создает ощущение праздника. Крестьяне-труженики испытывают радость от общения с землей, от труда на ней. Подобное чувство переживают от близости с природой и друг с другом герои романа Л. Н. Толстого “Война и мир” в сцене охоты, где общее настроение позволяет почувствовать радостный визг Наташи Ростовой.
- Как изображена земля в прочитанном эпизоде?
- Какое чувство испытывают казаки от общения с землей и друг с другом?
Родство казаков и земли, ощущение ее одухотворенности подчеркнуто метафорой “луг вздыхал”. На войне Григорий будет тосковать о крестьянском труде: “Хорошо бы взяться за чапиги и пойти по влажной борозде за плугом, жадно вбирая ноздрями сырой и пресный запах взрыхленной земли, горький аромат прорезанной лемехом травы” (4-8-VI; с. 546).
2. Воинский долг. Однако казаки не только труженики, но и воины. Попросим учащихся указать эпизоды первой книги, которые, по их мнению, наиболее наглядно характеризуют отношение героев романа к воинскому долгу.
Учащиеся вспоминают сборы на службу Петра и Григория Мелеховых, отмечают и тот факт, что среди причин, по которым Григорий не соглашается уйти с Аксиньей на шахты, он называет и такую: “Опять же на службу мне на энтот год” (1-1-XII; с. 66). Стоит остановиться на фигуре Пантелея Прокофьевича Мелехова, старого казака, получившего когда-то “на императорском смотру первый приз за джигитовку”. Следует вспомнить, что свои письма сыну на службу, наполненные в основном бытовым содержанием, Пантелей Прокофьевич подписывает, указывая свое воинское звание: “Твой родитель, старший урядник Пантелей Мелехов” (1-3-I; с. 192). Ярчайшим доказательством того, какую гордость вызывает в нем воинская доблесть, выказанная сыном, служит эпизод получения письма, из которого Пантелей Прокофьевич узнает, что Григорий награжден георгиевским крестом и произведен в младшие урядники:
“Жалко было глядеть на Пантелея Прокофьевича, ошпаренного радостью. Он, сграбастав оба письма, ходил с ними по хутору, ловил грамотных и заставлял читать, - нет, не для себя, а радостью поздней хвастал старик перед всем хутором.
Ага! Вишь, как Гришка-то мой? А? - Он поднимал торчмя копытистую ладонь, когда читающий, спотыкаясь, по складам, доходил до того места, где Петро описывал подвиг Григория, на себе протащившего шесть верст раненого подполковника.
Первый крест изо всего хутора имеет, - гордился старик и, ревниво отбирая письма, хоронил их в подкладку мятой фуражки, шел дальше в поисках другого грамотного” (1-3-XVII; с. 277 - 278).
3. Отношения в казачьей семье. Невозможно понять духовный мир, жизненный уклад казаков, не обратившись к их семейным отношениям. Уже в первой книге мы найдем множество эпизодов, раскрывающих те принципы, на которых строится казачья семья.
а) Остановимся на одном из таких эпизодов:
“Пантелей Прокофьевич, что-то булькая себе в бороду, зачикилял к дому.
Гришку он нашел в горнице. Не говоря ни слова, достал его костылем вдоль спины. Григорий, изогнувшись, повис на отцовской руке.
За что, батя?
За дело, су-у-у-кин сын!..
За что?
Не пакости соседу! Не страми отца! Не таскайся, кобелина! - хрипел Пантелей Прокофьевич, тягая по горнице Григория, силясь вырвать костыль.
Драться не дам! - глухо сапнул Григорий и, стиснув челюсти, рванул костыль. На колено его и - хряп!..
Пантелей Прокофьевич - сына по шее тугим кулаком.
На сходе запорю!.. Ах, ты, чертово семя, прокля-я-а-а-тый сын! - Он сучил ногами, намереваясь еще раз ударить. - На Марфушке-дурочке женю!.. Я те выхолощу!.. Ишь ты!..
На шум прибежала мать.
Прокофьич, Прокофьич!.. Охолонь трошки!.. Погоди!..
Но старик разошелся не на шутку: поднес раз жене, опрокинул столик со швейной машиной и, навоевавшись, вылетел на баз. Не успел Григорий скинуть рубаху с разорванным в драке рукавом, как дверь крепко хляснула, и на пороге вновь тучей буревой укрепился Пантелей Прокофьевич.
Женить сукиного сына!.. - Он по-лошадиному стукнул ногой, уперся взглядом в мускулистую спину Григория. - Женю!.. Завтра же поеду сватать! Дожил, что сыном в глаза смеются!
Дай рубаху-то надеть, посля женишь.
Женю!.. На дурочке женю!.. - Хлопнул дверью, по крыльцу протарахтели шаги и стихли” (1-1-X; с. 62).
- На каких принципах строятся взаимоотношения в казачьей семье?
- Какие этические нормы лежат в основе этих отношений?
Читая этот эпизод, мы убеждаемся в том, что понятия семейной чести (“Не страми отца!”), общности с земляками (“Не пакости соседу!”) для казаков непоколебимы. В семье царит “культ стариков”: отношения здесь строятся на строгом послушании старшим, внушаемом подчас с помощью грубой силы.
- Как и почему реагирует Григорий на угрозы отца?
- Как в этом эпизоде раскрывается сходство характеров отца и сына Мелеховых?
- Как поведет себя Григорий, когда Пантелей Прокофьевич осуществит свое намерение женить его?
И даже если в первый момент Григорий дает жесткий отпор отцу, то позже беспрекословно подчинится ему, женится на Наталье Коршуновой. Да и истоки буйной, вспыльчивой натуры Григория тоже следует искать в семье. Это в нем от отца. Род, семья - священные понятия для казаков. Неслучайно роман начинается с предыстории мелеховского рода, и уже в первой главе автор дает семейный портрет.
б). Мастерство портретной характеристики.
“Под уклон сползавших годков закряжистел Пантелей Прокофьевич: раздался в ширину, чуть ссутулился, но все же выглядел стариком складным. Был сух в кости, хром (в молодости на императорском смотру на скачках сломал левую ногу), носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу, до старости не слиняли на нем вороной масти борода и волосы, в гневе доходил до беспамятства и, как видно, этим раньше времени состарил свою, когда-то красивую, а теперь сплошь опутанную паутиной морщин дородную жену.
Старший, уже женатый сын его Петро напоминал мать: небольшой, курносый, в буйной повители пшеничного цвета волос, кареглазый; а младший, Григорий, в отца попер: на полголовы выше Петра, хоть на шесть лет моложе, такой же, как у бати, вислый коршунячий нос, в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз, острые плиты скул обтянуты коричневой румянеющей кожей. Так же сутулился Григорий, как и отец, даже в улыбке было у обоих общее, звероватое.
Дуняшка - отцова слабость - длиннорукий, большеглазый подросток, да петрова жена Дарья с малым дитем - вот и вся мелеховская семья” (1-1-1; с. 31 - 32).
- На каких чертах внешности героев останавливает автор свое внимание?
В этом портрете Шолохов особо подчеркивает черты родового сходства: пшеничного цвета волосы - по материнской линии, звероватое выражение миндалевидных глаз, коршунячий нос - по отцовской. Следует сразу отметить своеобразие шолоховского портрета: он не только живописен, но и психологичен. В немногочисленных деталях раскрывает автор темперамент, тип жизненного поведения героя, черты его характера, а иногда одной фразой очерчивает его судьбу (именно таков портрет Ильиничны).
Что же касается семьи, то, несмотря на строгие, подчас жесткие отношения, это единый организм. Каждый ощущает свою неразрывную связь с ней, так же как и с хутором, с родным куренем. Даже когда любовь к Аксинье гонит Григория из родных мест, возможности уйти с хутора он не видит: “Дура ты, Аксинья, дура! Гутаришь, а послухать нечего. Ну, куда я пойду от хозяйства? Опять же на службу мне на энтот год. Не годится дело... От земли я никуда не тронусь. Тут степь, дыхнуть есть чем, а там? <...> Никуда я с хутора не пойду” (1-1-XII; с. 66).
4. Жестокие нравы казачества. Однако у учащихся не должно складываться впечатление, что Шолохов идеализирует жизненный уклад донского казачества.
- Найдите в первой книге романа примеры жесткости, изуверства, нравственной развращенности казаков.
Разъяренная толпа хуторян жестоко расправляется с женой Прокофия Мелехова, сам Прокофий разрубает до пояса батарейца Люшню (1-1-I), пятидесятилетний отец Аксиньи насилует свою дочь, за что жена и сын избивают его до смерти, Степан Астахов “обдуманно и страшно” бьет молодую жену на следующий день после свадьбы (1-1-VII), а затем вновь, вернувшись с военных сборов, “охаживает” ее сапогами на глазах у равнодушно улыбающегося Алешки Шамиля, братья Мелеховы вступают в драку со Степаном, “клюют” его, “как стервятники падаль” (1-1-XIV), с дикой яростью набрасываются казаки на ни в чем не повинных тавричан, приехавших на мельницу (1-2-V). Немало среди казаков и нечистых на руку, причем во время войны воровство, мародерство не только никого не смущает, но едва ли не становится предметом гордости:
“ - Наш брат жив не будет, чтоб не слямзить.
К казаку всяка вещь прилипает.
Пущай плохо не кладет” (1-3-V; с. 214).
Шолохов не скрывает дикости нравов, которая подчас царила в казачьей среде, но не она, по мысли писателя, определяет духовный мир казака. Земля и труд на ней, воинский долг, семья, хутор, курень - вот его важнейшие составляющие, вот условия, которые сформировали характер Григория Мелехова (говорить об этих основополагающих нравственных ценностях на первом уроке необходимо, на наш взгляд, еще и потому, что трагедия, изображенная в романе “Тихий Дон” - это трагедия отторжения от земли, разочарования в воинском долге, распада Семьи, разрушения Дома).
IV. Характер Григория Мелехова.
Рассмотрим несколько эпизодов, чтобы получить представление о том, какие черты присущи герою, находящемуся на пороге грозных исторических событий.
1. Для начала вернемся вновь к сцене лугового покоса:
“Дойду вон до энтого кустика, косу отобью”, - подумал Григорий и почувствовал, как коса прошла по чему-то вязкому. Нагнулся посмотреть: из-под ног с писком заковылял в траву маленький дикий утенок. Около ямки, где было гнездо, валялся другой, перерезанный косой надвое, остальные с чулюканьем рассыпались по траве. Григорий положил на ладонь перерезанного утенка. Изжелта-коричневый, на днях только вылупившийся из яйца, он еще таил в пушке живое тепло. На плоском раскрытом клювике розовенький пузырек кровицы, бисеринка глаза хитро прижмурена, мелкая дрожь горячих еще лапок.
Григорий с внезапным чувством острой жалости глядел на мертвый комочек, лежащий у него на ладони.
Чего нашел, Гришунька?..
По скошенным рядам, подпрыгивая, бежала Дуняшка. На груди ее метались мелко заплетенные косички. Морщась, Григорий уронил утенка, злобно махнул косой” (1-1-IX, с. 58 - 59).
- Какую роль в эпизоде играет изображение утенка?
- Какое чувство испытал Григорий, по неосторожности погубивший живое существо?
- Как характеризует героя его состояние в этом эпизоде?
- Почему в финале эпизода Григорий чувствует злобу?
Любовь ко всему живому, острое ощущение чужой боли, способность к состраданию, раскрывающиеся в этом эпизоде, составляют глубинную сущность характера шолоховского героя и не раз будут проявляться в романе.
Забегая немного вперед, сопоставим прочитанную сцену с одним из событий военного времен, когда Григорий убивает австрийского солдата (1-3-V). Но остановим свое внимание не на самом эпизоде убийства, а на переживаниях героя:
“ - Я, Петро, уморился душой. Я зараз будто недобитый какой... Будто под мельничными жерновами побывал, перемяли они меня и выплюнули. - Голос у него жалующийся, надтреснутый, и борозда (ее только что, с чувством внутреннего страха, заметил Петро) темнела, стекая наискось через лоб, незнакомая, пугающая какой-то переменой, отчужденностью.
Как оно? - спросил Петро, стягивая рубаху, обнажая белое тело с ровно надрезанной полосой загара на шее.
А вот видишь как, - заторопился Григорий, и голос окреп в злобе, - людей стравили, и не попадайся! Хуже бирюков стал народ. Злоба кругом. Мне зараз думается, ежли человека мне укусить - он бешеный сделается.
Тебе-то приходилось... убивать?
Приходилось!.. - почти крикнул Григорий и скомкал и кинул под ноги рубаху. Потом долго мял пальцами горло, словно пропихивал застрявшее слово, смотрел в сторону.
Говори! - приказал Петро, избегая и боясь встретиться с братом глазами.
Меня совесть убивает. Я под Лешнювом заколол одного пикой. Сгоряча... Иначе нельзя было... А зачем я энтого срубил?
Ну?
Вот и ну, срубил зря человека и хвораю через него, гада, душой. По ночам снится, сволочь. Аль я виноват?” (1-3-Х; с. 242).
- Как связны между собой рассмотренные эпизоды?
- Какие черты личности героя раскрываются в них?
Убийство человека, даже врага в бою, глубоко противоречит гуманной природе Григория. Его состояние в этом эпизоде заставляет вспомнить Николая Ростова после Островненского дела, когда рука толстовского героя дрогнула перед “комнатным” лицом молодого француза с дырочкой на подбородке.
- Какую роль играют в диалоге братьев Мелеховых авторские ремарки?
- Как они раскрывают отношение героя к насилию?
- Какие изменения произошли в портрете героя?
Наблюдая над авторскими ремарками, отражающими психологическое состояние Григория в этом эпизоде, обратим особое внимание на важную портретную деталь - борозду, появившуюся на его лице после этого убийства: так война с самого начала накладывает неизгладимый след на внешность героя. В дальнейшем мы убедимся, что шолоховский портрет всегда фиксирует важные изменения в человеческой психике, переломные моменты в судьбе героев.
2. Говоря о характере Григория Мелехова следует отметить и свойственное герою чувство нерасторжимой связи с окружающим миром . Обратимся к эпизоду купания коня:
“По Дону наискось - волнистый, никем не езженный лунный шлях. Над Доном - туман, а вверху звездное просо. Конь сзади сторожко переставляет ноги. К воде спуск дурной. На той стороне утиный кряк, возле берега в тине взвернул и бухнул по воде омахом охотящийся на мелочь сом.
Григорий долго стоял у воды. Прелью сырой и пресной дышал берег. С конских губ ронялась дробная капель. На сердце у Григория легкая сладостная пустота. Хорошо и бездумно. Возвращаясь, глянул на восход, там уже рассосалась синяя полутьма” (1-1-III; с. 39).
- Какие детали пейзажа раскрывают своеобразие мировосприятия героя?
- Каковы языковые особенности данного фрагмента?
- Какая черта духовного мира героя раскрываются в этом эпизоде?
Традиционный для русской литературы пейзаж звездной, лунной ночи дан здесь через восприятие донского казака. Учащиеся подтверждают это языковыми деталями (лунный шлях, звездное просо и др.). Неслучайно и упоминание сома, не ускользнувшего от внимания Григория - не только землепашца, но и рыболова. Чувство природы звучит и в прямой речи героя. В следующей главе он говорит, обращаясь к Аксинье: “Волосы у тебя дурнопьяном пахнут. Знаешь, цветком таким белым...” (1-1-IV; с. 47).
4. Однако, будучи остро восприимчивым к прекрасному, Григорий остается человеком сильных страстей, решительных поступков и действий . О том, до какого буйства, до какого дикого озлобления может дойти герой, опаляемой слепой ревностью и ненавистью, свидетельствует, например, сцена избиения Евгения Листницкого:
“Григорий коротко взмахнул кнутом, со страшной силой ударил сотника по лицу. Перехватив кнут, он бил кнутовищем по лицу, по рукам, не давая сотнику опомниться. Осколок разбитого пенсне врезался тому выше брови. На глаз падали кровяные струйки. Сотник вначале закрывал лицо руками, но удары учащались. Он вскочил, с лицом, обезображенным подтеками и яростью, пробовал защищаться, но Григорий, отступая, ударом в кисть парализовал ему правую руку.
За Аксинью! За меня! За Аксинью! Ишо тебе за Аксинью! За меня!
Кнут свистал. Мягко шлепали удары. Потом кулаками свалил на жестокий кочкарник дороги и катал по земле, бил зверски, окованными каблуками солдатских сапог. Обессилев, сел в пролетку, гикнул и, губя рысачьи силы, перевел коня на намет” (1-3-XXIV; с. 308 - 309).
- Какие художественные приемы придают выразительность прочитанному эпизоду?
- В чем особенности синтаксиса, ритмики, лексики в этом фрагменте?
- Какую роль играют портретные детали?
- Как использован прием контраста?
Исключительную выразительность этой сцене придают краткие, рубленые фразы, упругий, динамичный ритм, обилие глаголов, многократное повторение слов кнут , бил , удары , детали портрета беспомощного сотника, контрастирующие с изображением охваченного яростью Мелехова.
5. Но чтобы постичь истинную сущность характера героя, стоит остановиться еще на двух, казалось бы, незначительных, но очень показательных эпизодах. Первый из них - осмотр лошадей перед призывом на воинскую службу:
“Григорий суетливо отвернул заломившийся угол, прикрывший двадцать четвертый ухналь, пальцы его, шероховатые и черные, слегка прикоснулись к белым сахарным пальцам пристава. Тот дернул руку, словно накололся, потер ее о боковину серой шинели; брезгливо морщась, надел перчатку.
Григорий заметил это; выпрямившись, зло улыбнулся. Взгляды их столкнулись, и пристав, краснея верхушками щек, поднял голос:
Кэк смэтришь! Кэк смэтришь, казак? - Щека его, с присохшим у скулы бритвенным порезом, зарумянела сверху донизу. - Почему вьючные пряжки не в порядке? Это еще что такое? Казак ты или мужицкий лапоть?.. Где отец?” (1-2-XXI; с. 190)
- Что вывело из себя самоуверенного пристава?
Огромная внутренняя сила, выразившаяся во взгляде и злой усмешке не сказавшего ни единого слова Мелехова.
А вот еще один эпизод:
“Суток пять спустя Григорий на водопое уронил в колодезь цыбарку, вахмистр налетел на него коршуном, занес руку.
Не трожь!.. - глухо кинул Григорий, глядя в рябившую под срубом воду.
Что? Лезь, гад, вынимай! Морду искровяню!..
Выну, а ты не трожь! - не поднимая головы, медленно растягивал слова Григорий.
Если б у колодезя были казаки - по-иному обошлось бы дело: вахмистр несомненно избил бы Григория, но коноводы были у огорожи и не могли слышать разговора. Вахмистр, подступая к Григорию, оглядывался на них, хрипел, выкатывал хищные, обессмысленные гневом глаза.
Ты мне что? Ты как гутаришь с начальством?
Ты, Семен Егоров, не насыпайся!
Грозишь?.. Да я тебя в мокрое!..
Вот что, - Григорий оторвал от сруба голову, - ежели когда ты вдаришь меня - все одно убью! Понял?
Вахмистр изумленно зевал квадратным сазаньим ртом, не находил ответа. Момент для расправы был упущен. Посеревшее известкового цвета лицо Григория не сулило ничего доброго, и вахмистр растерялся” (1-3-II; с. 203 - 204).
- Что позволило Григорию, младшему по званию, победить в психологическом поединке?
Сопоставляя поведение, жесты, мимику и интонации Григория и вахмистра в этой сцене, мы приходим к выводу, что Григорий побеждает в этом психологическом поединке прежде всего благодаря исключительному чувству собственного достоинства , которое становится реальной силой и способно оказывать мощное воздействие на других людей, независимо от их чина и положения.
- Какой эпизод этой главы свидетельствует о том, что Григорий может постоять не только за свое, но и за чужое достоинство?
Попытка Григория вступиться за Франю, над которой надругались казаки. И стоит обязательно подумать над тем, почему “чуть-чуть не заплакал Мелехов”, когда его заступничество не удалось? (Может быть, именно здесь он впервые испытал собственное бессилие перед озверевшей толпой.)
Итак, кровно связанный с родной природой, любящий все живое, страстный до буйства, с обостренным чувством собственного достоинства - таким мы видим Григория Мелехова к началу Первой мировой войны. Теперь его индивидуальная судьба, как и судьба всех его земляков, будет подхвачена бурными историческими событиями, хотя первая фраза романа “Мелеховский двор - на самом краю хутора” и напоминает известную поговорку “Моя хата с краю”.
I. Мировая война - центральное историческое событие первой книги романа.
1. Военные эпизоды предваряет следующий пейзаж :
“Сухое тлело лето. Против хутора мелел Дон, и там, где раньше быстрилось шальное стремя, образовался брод, на тот берег переходили быки, не замочив спины. Ночами в хутор сползала с гребня густая текучая духота, ветер насыщал воздух пряным запахом прижженных трав. На отводе горели сухостойные бурьяны, и сладкая марь невидимым пологом висела над Обдоньем. Ночами густели за Доном тучи, лопались сухо и раскатисто громовые удары, но не падал на землю, пышущую горячечным жаром, дождь, вхолостую палила молния, ломая небо на остроугольные голубые краюхи.
По ночам на колокольне ревел сыч. Зыбкие и страшные висели над хутором крики, а сыч с колокольни перелетал на кладбище, ископыченное телятами, стонал над бурыми затравевшими могилами” (1-3-I; с. 194).
- Какова общая атмосфера пейзажа?
- С помощью каких деталей она создается?
- Какова цветовая и звуковая гамма пейзажа?
- Какие эпитеты кажутся вам наиболее выразительными?
Учащиеся найдут в этом пейзаже немало деталей, которые готовят читателя к изображению народного бедствия, и, может быть, вспомнят солнечное затмение, ставшее грозным предзнаменованием перед походом князя Игоря на половцев.
- Каково место этого пейзажа в тексте?
- Какова его художественная функция?
Следует отметить, что шолоховские пейзажи связаны с событийным рядом романа по принципу эпического параллелизма : события в жизни людей и в жизни природы даются в единстве, мир людей и мир природы осмыслены автором как единый жизненный поток.
2. Продолжая разговор о войне, обратимся к сцене мобилизации (1-3-IV; с. 208 - 210) и на ее примере выясним шолоховские приемы построения массовых сцен.
- Какие художественные средства использует Шолохов для создания образа казачьей массы?
- Найдите в данном фрагменте портретные зарисовки. В чем специфика включенных в эпизод портретов?
В данном эпизоде Шолохов создает образ народной массы, объединенной общим событием. Важнейшим средством создания этого образа становится коллективный портрет : “На площади серая густела толпа. В рядах лошади, казачья справа, мундиры с разными номерами погонов. На голову выше армейцев-казаков, как гуси голландские среди мелкорослой домашней птицы, похаживали в голубых фуражках атаманцы. <...> Пьяные, разгоряченные лица”. Однако казачья масса, хотя она и названа толпой, не кажется Шолохову однородной и безликой, она состоит из индивидуальных человеческих характеров, поэтому с коллективным портретом соседствуют детали портретов отдельных персонажей, в том числе и эпизодических (хмурый и озабоченный военный пристав, здоровенный черный атаманец, низкорослая казачка с подсолнуховой лузгой в распатлаченных космах, вахмистр в рыжей оправе бороды и др.).
- В чем особенность диалога?
- Какой общий принцип лежит в основе создания портрета и диалога?
- Какова художественная функция многоголосого диалога, соединения коллективного и индивидуального портрета?
По тому же принципу соединения общего и частного строится и речевая характеристика коллективного героя, важнейшей формой которой становится многоголосый диалог . Давая представление о настроении казачества в целом, он в то же время раскрывает сугубо индивидуальные воззрения, характеры и судьбы.
- Какие характеры, на ваш взгляд, стоят за той или иной репликой неперсонифицированного диалога?
- Определите, как по-разному относятся казаки к предстоящей войне.
- Проследите, как обсуждение главного вопроса сочетается с разговорами на другие темы.
Война - основная тема, которую обсуждают герои и к которой постоянно возвращаются на протяжении всей сцены. Однако отношение к надвигающейся опасности у казаков разное. Кто-то говорит о ней со страхом (“А ну как война?”), кто-то - с легкостью и уверенностью в своей силе (“Супротив нас какая держава устоит?”), кто-то равнодушен к распрям правительств (“Нам до них дела нету”), кто-то печалится лишь из-за введенного во время войны запрета на продажу спиртного (“Монопольку закрыли!”). Пожалуй, лишь старики, прошедшие не одну войну, представляют, какой масштаб могут приобрести близящиеся события (“Как зачнут народ крошить - и до дедов доберутся”). И все-таки преобладает в разговоре недовольство войной, и связано оно прежде всего с тем, что война отрывает казаков от земли, от выполнения их главного, хлеборобского долга:
“ - ... Они пущай воюют, а у нас хлеба не убратые!
Это беда-а-а! Гля миру согнали, а ить ноне - день год кормит.
Потравят копны скотиной.
У нас уж ячмень зачали косить”.
И затем вновь:
“ __ ... Как возвернусь домой, зараз же на поля.
Да ить дело стоит!
Скажи на милость, что начальство думает? У меня ить боле ста десятин посеву”.
Заметим, что казаки привыкли жить, согласуясь с цикличностью природного времени. Историческое время вторгается в привычный жизненный круговорот, не считаясь с его законами, разрушает то, что определено самой природой.
В массовых сценах жизнь казачества предстает в бесконечном многообразии красок, и неслучайно разговоры о войне перемежаются репликами бытового характера, серьезными и комическими. Следует также заметить, что в этом эпизоде, как и в большинстве массовых сцен, писатель раскрывает не только настроение казаков в данный момент. За разнообразными, подчас не связанными между собой репликами многоголосого диалога встают исторические судьбы казачества, его традиции и жизненный уклад. Здесь и вековая ненависть к иногородним (“Я их, мужиков, в кррровь! Знай донского казака!”), и участие казаков в подавлении революции (“Я, браток, в тысячу девятьсот пятом годе на усмирении был. То-то смеху!”), и нежелание вновь оказаться в рядах усмирителей (“Полиция пущай, а нам, кубыть, и совестно”).
3. Массовые сцены даны в романе не изолированно, их ритмическое чередование с повествованием об отдельных судьбах придает изображаемым событиям удивительную объемность, стереоскопичность. Поэтому вернемся к главному герою и продолжим наблюдения за его судьбой. Чтобы выяснить, что увидел, что испытал Григорий в первые месяцы войны, вновь обратимся к пейзажу :
“Там, где шли бои, хмурое лицо земли оспой взрыли снаряды: ржавели в ней, тоскуя по человеческой крови, осколки чугуна и стали. По ночам за горизонтом тянулись к небу рукастые алые зарева, зарницами полыхали деревни, местечки, городки. В августе, - когда вызревает плод и доспевают хлеба, - небо, выстиранное ветром, неулыбчиво серело, редкие погожие дни томили парной жарой.
К исходу клонился август. В садах жирно желтел лист, от черенка наливался предсмертным багрянцем, и издали похоже было, что деревья - в рваных ранах и кровоточат рудой древесной кровью” (1-3-X; с. 239).
- В чем специфика данного пейзажа?
- Какие приметы войны включены в пейзаж?
- Каков характер метафор и олицетворений?
- Как раскрывает образный строй отрывка восприятие войны автором и героем?
- Кто из предшественников, современников или последователей Шолохова изображал войну подобным образом?
Благодаря неожиданным метафорам, ярким олицетворениям, создается ощущение, что сама природа участвует в войне. Подобный прием изображения войны мы видели и у Толстого (финальные сцены Бородинского сражения), и у современников Шолохова: Маяковского (“Мама и убитый немцами вечер”) и Бабеля (“Переход через Збруч”); из более поздней литературы учащиеся, возможно, знакомы с военной лирикой В. Высоцкого (“Баллада о Земле”, “Мы вращаем Землю”). Война для этих авторов не противоборство армий, а вселенское бедствие.
Но приведенный пейзаж не только придает повествованию эпический размах, но и раскрывает внутреннее состояние людей, оказавшихся на войне. Шолохов широко применяет в романе психологический параллелизм . Изменения, происходящие в природе, соответствуют тому, что совершается в душе каждого человека.
Заметим, что сразу же за этим пейзажем следуют краткие, но выразительные портреты казаков, однополчан Григория Мелехова: “Прохор Зыков... еще таил в углах губ боль и недоумение”, “Егорка Жарков... ругался тяжкими непристойными ругательствами, похабничал больше, чем раньше, клял все на свете”, “Емельян Грошев... весь как-то обуглился, почернел”. “Перемены вершились на каждом лице, каждый по своему вынашивал в себе и растил железные семена, посеянные войной, и все вместе, молодые, только что вырванные из станиц и хуторов казаки, в обстановке творившегося кругом смертного ужаса, напоминали стебли скошенной, вянущей и меняющей свои очертания травы” (там же). Примечательно, что, обобщая наблюдения над психологическими изменениями, происходящими с товарищами Григория по сотне, писатель прибегает к сравнению, также почерпнутому из мира природы.
4. Несмотря на то, что война в романе предстает в крови и страданиях, Шолохов изображает Григория Мелехова мужественным воином, вполне заслуженно получившим высокую награду - георгиевский крест. Мелехов сражается бесстрашно и в то же время бездумно, не ведая, за что проливает свою и чужую кровь. Но война сталкивает Григория с разными людьми, общение с которыми заставляет его задуматься, причем не только о сущности самой войны, но и о своей собственной жизни, и о том мире, в котором он живет.
Система действующих лиц романа, центром которой является Григорий Мелехов, строится таким образом, что рядом с главным героем возникают персонажи, воплощающие полярные взгляды и жизненные позиции. Такими полюсами в период мировой войны становятся для Григория Чубатый и Гаранжа.
- Какую жизненную философию исповедует Чубатый?
- Как относится к его позиции Григорий?
“Человека руби смело. Мягкий он, человек, как тесто, - поучал Чубатый, смеясь глазами. - Ты не думай, как и что. Ты - казак, твое дело - рубить, не спрашивая. В бою убить врага - святое дело. За каждого убитого скащивает тебе бог один грех, тоже как и за змею. Животную без потребы нельзя губить, - телка, скажем, или ишо что, - а человека унистожай. Поганый он, человек... Нечисть, смердит на земле, живет вроде гриба-поганки” (1-3-XII; с. 256). Такая бесчеловечная позиция, даже в условиях войны, оказывается для Григория неприемлемой. Поэтому и стреляет он в Чубатого, когда тот ни за что срубил пленного мадьяра. “...а убил бы тебя - одним грехом на душе меньше бы стало”, - скажет он впоследствии. (1-3-XX; с. 287).
- Какие же чувства вынес Григорий из опыта войны?
Пожалуй, только усталость и разочарование. Вот в этот-то момент судьба и сводит его с Гаранжой. Выясним, в чем пытается убедить Григория Гаранжа и что испытывает герой под его влиянием? Современным старшеклассникам вряд ли покажутся убедительными “политические” идеи Гаранжи: “За що мы с тобой, хлопче, воювалы? <...> За буржуив мы воювалы, чуешь? Що ж це таке - буржуй? Птыця така у коноплях живе. <...> Ты кажешь, - за царя, а шо ж воно таке - царь? Царь - каплюга, царица - курва, паньским грошам от войны прибавка, а нам на шею... удавка. Чуешь? Ось! Хвабрыкант горилку пье, - солдат вошку бье, тяжко обоим... Хвабрыкант с барышом, а рабочий нагишом, так воно порядком и пластуетця... служи, казак, служи!” (1-3-XXIII; с. 299 - 300).
- Почему так запали в душу Григория наставления Гаранжи (почему вообще большевистские идеи получили такое стремительное распространение в изнемогающей от войны стране)?
Дадим возможность учащимся поразмышлять об этом. Чаще всего они приходят к выводу о том, что война принесла разочарование в прежних ценностях: в царе, в казачьем воинском долге. Именно на эту благодатную почву и упали семена “большевистской правды”, ниспровергающей эти казавшиеся ранее непоколебимыми понятия.
Здесь начинаются попытки Григория разобраться в сложном устройстве жизни. Здесь начинается его трагический путь к истине, к народной правде.
В семейном портрете Мелеховых ярко изображены только Пантелей Прокофьевич и Григорий. Ильинична, Петро, Дуняша, Дарья описаны скупо от того, что только в главе семейства и его младшем сыне запечатлено наиболее яркое Мелеховское.
«Михаил Шолохов при описании внешности своих героев стремится дать запоминающийся зрительный образ, воссоздать человека в неповторимом движении. Сами живописные подробности у него почти всегда приобретают отчетливо психологическую характерность. Его занимает в потрете не только выразительность, характерность внешнего облика, но и тип жизненного поведения, темперамент человека, настроение данной минуты. Портрет в романах Шолохова запечатляет героя в определенной жизненной ситуации, настроении».
В семейном портрете Мелеховых мы видим и определенный характер членов семьи. Например, из портрета Пантелея Прокофьевича мы узнаем не только то, что он был хромой и носил серьгу в ухе, но и то, что при определенных обстоятельствах « .в гневе доходил до беспамятства и, как видно, этим раньше времени состарил свою когда-то красивую, а теперь сплошь опутанную паутиной морщин, дородную жену.» За этой, короткой строчкой кроется драма семейной жизни, объясняется ранняя старость Ильиничны и крутой нрав ее супруга.
«Шолохову при описании человека важна не только живописная характерность облика, но и то впечатление, которое он произвел или мог бы произвести. Поэтому почти всегда портрет Шолоховских героев пронизан определенным настроением, чувством, это можно назвать психологически-описательным элементом».
Вот например, Аксинья увидела, как на мелеховский двор въехала подвода, на которой лежал Григорий, жив он или нет она не знала. « .Ни кровинки не было в белом Аксинькином лице. Она стояла, прислонившись к плетню, безжизненно опустив руки. В затуманенных черных глазах ее не блестели слезы, но столько в них было страдания и немой мольбы, что Дуняшка, остановившись на секунду, невольно и неожиданно для себя сказала: «Живой, живой!».
Потрясение, которое испытала Аксинья, выразилось не только внешне (побледневшее лицо, безжизненно опущенные руки), но и в выражении глаз: «В затуманенных черных глазах ее не блестели слезы. столько было в них страдания и немой мольбы.» Именно глаза Аксиньи передают ее психологическое состояние. В дальнейшем черные глаза героини – постоянная, внешне запоминающаяся черта ее облика. Шолохов использует здесь « .принцип индивидуализации образов. У большинства его персонажей есть какая-то бросающаяся в глаза отметина: у Аксиньи –завитки волос на шее, без конца обыгрываются Митькины кошачьи глаза. Шолохов – художник-гуманист, для которого неприемлем утилитарный подход к человеку, отношение к нему как к винтику.»
Писатель выделяет во внешности то, что характерно для духовного склада, нравственного облика героя.
Так например, черные глаза Аксиньи изображаются не только в цвете, они то горят страстью, то страхом – все это указывает на ее порывистость, неудержимость. Михаил Александрович так же делает акцент на гордом лице героини, черных, с огоньком глазах, и читатель все время ощущает красивого, внутренне богатого человека. Несоответствие же внешнего и внутреннего используется писателем для обнажения скрытого, истинного.
Так, например, один из участников банды Фомина, Чумаков, говорит о себе после того, как убил Капарина и намеревался убить Мелехова: «Такая уж у меня должность убивать людей…» Эти слова заставляют Григория внимательно приглядываться к своему спутнику: «Смуглое, румяное и чистое лицо Чумакова было спокойно и даже весело. Белесые с золотистым отливом усы резко выделялись на загорелом лице, оттеняя темную окраску бровей и зачесанных назад волос. Он был по-настоящему красив и скромен на вид, этот заслуженный палач фоминовской банды…»
Художник сталкивает, казалось бы, несовместимые понятия: внешняя красота, скромность и заслуженный палач – для того, чтобы показать за внешним уродливое и безобразное.
У Митьки Коршунова «желтело маслятся круглое с наглинкой глаза». Сам по себе желтый цвет вызывает у нас ассоциацию с чем-то наглым и похабным, а «круглые с наглинкой глаза» завершают описание человека, лишенного каких-либо нравственных качеств.
Сопоставляется у Шолохова красота Дарьи и ее внутренняя опустошенность, цинизм. «Красивые дуги бровей» - это не просто внешняя деталь, которую писатель повторяет раз за разом в различных обстоятельствах, они дают представление об одном из ее нравственных качеств: игривости, кокетстве.
«Искусство портретной живописи необычайно усложняется в многоплановом эпическом повествовании. Герои нередко исчезают на весьма продолжительный срок, вновь появляются. Они не должны, не могут забыться. Но писателю не надо всякий раз вновь описывать своих героев. Бывает достаточно упомянуть характерное, важное, чтобы читатель по одной или нескольким приметным деталям смог восстановить облик человека… Постоянно, повторяющееся, «мелеховское» в портрете Григория, Дуняшки, Мишатки, так же как и хромота Пантелея Прокофьевича или черные глаза Аксиньи, полноватый стан ее, красивые дуги бровей Дарьи, пухлая грудь Листницкого и т. д. – лишь один, хотя и весьма существенный, элемент портретной живописи в «Тихом Доне». Едва ли не большее внимание писателя привлекает и то неуловимое – меняющееся, те отметины, которые время и пережитое оставляют на облике человека».
Так например описание главного героя Михаила Александровича строит на сочетании врожденного, характерного и нового, приобретенного им. Это служит средством передачи психологического раскрытия образа.
Григорий на войне, после первых боев, в которых ему довелось участвовать, испытывает тоску, мечется, не может забыть убитого им австрийца. Страдает от ненависти, которая охватывает оба противоборствующих лагеря. Он говорит брату: «Я, Петро, уморился душой. Я зараз будто недобитый какой. – голос у него жалующийся, надтреснутый, и борозда (её только что с чувством внутреннего страха заметил Петро) темнела, стекаясь наискось через лоб, незнакомая, пугающая какой-то переменой, отчужденностью.»
Эта «борозда», которую со страхом увидел Петро, была внешним, видимым выражением того душевного надлома, который пережил Григорий в первые месяцы войны.
По мере развития событий описания Григория Мелехова становятся все более драматичными, он постепенно теряет свою красоту, и этим передается его душевные метания, нелады с самим собой. Все чаще при изображении героя звучат эпитеты: суровый, злой, жестокий. «Мешковатые складки под глазами», «огонек бессмысленной жестокости в глазах», «мертвенно-бледное лицо с невидящими открытыми глазами», «усталый прижму глаз», «преждевременная седина в висках» - все это новые черты, приобретенные Григорием.
Одно из последних его развернутых описаний дано после бегства из банды Фомина. Аксинья, всматриваясь в спящего Григория, видит не то, что ей хорошо знакомо, а что-то суровое, незнакомое: «Черные ресницы его, с сожженными солнцем кончиками, чуть вздрагивали, шевелилась верхняя губа, обнажая плотно сомкнутые белые зубы, Аксинья всмотрелась в него внимательнее и только сейчас заметила как изменился он за эти несколько месяцев разлуки. Что-то суровое, почти жестокое было в глубоких поперечных складках между бровями ее возлюбленного, в складках рта, в резко очерченных скулах. И она впервые подумала, как, должно быть, страшен он бывает в бою, на лошади, с обнаженной шашкой. Опустив глаза, она мельком взглянула на его большие узловатые руки и почему-то вздохнула.» В нем почти не осталось от того прежнего, постоянно улыбающегося парнишки.
Подготовка к ЕГЭ
Михаил Александрович Шолохов
Часть 1.
Укажите литературное направление, для которого характерно объективное изображение действительности и в русле которого развивалось творчество М. А. Шолохова.
Назовите литературное направление, в русле которого развивалось творчество М. А. Шолохова и принципы которого нашли своё воплощение в «Тихом Доне».
К какому роду литературы относится «Тихий Дон» М.А. Шолохова?
К какому литературному жанру относится произведение М. А. Шолохова «Тихий Дон»?
Ответ _____________________________
Укажите жанр, к которому относится «Судьба человека» М. А. Шолохова.
Ответ _____________________________
К какой разновидности романа, включающего в себя изображение большого периода исторического времени или значительного, судьбоносного события в жизни нации, относится «Тихий Дон» М.А. Шолохова?
Ответ ____________________
Шолохов изобразил жизнь одного из сословий. Назовите его.
Ответ ___________________
В произведении нашло отражение важное историческое событие, происходившее в России с 1918 по 1921 год. Назовите его.
Ответ _______________________
В речи героя встречаются выражения типа «даже в кабинке глушно», «она ещё пуще разливается». Как называется подобная речь, выходящая за рамки литературной нормы? (М. Шолохов «Судьба человека»)
________
Пантелей Прокофьевич использует обороты вроде «маковой росинки во рту не было», «что спромыслишь – то и полопаешь». Как называются подобные образные народные изречения?
Ответ ____________________________
Ответ __________________________
Назовите роман А. С. Пушкина о восстании Пугачёва, в котором, как и в «Тихом Доне», изображена стихия русского бунта.
Ответ _________________________________
Внутреннее состояние героини передается через описание движения снежной громады. Как называется описание природы в художественном произведении?
Ответ ____________________________
Как называется выразительное оценочное определение («безулыбчивыми глазами», «молящий взгляд»)?
Ответ ____________________
Назовите художественный прием, основанный на переносе свойств одного явления на другое по их сходству («омытые бледностью лица женщин»).
Ответ ________________
Как называется прием противопоставления, с помощью которого писатель передает глубину переживаний героя ("холодные ручонки сына" – "исступленно горящие глаза")?
Ответ ____________________________
Как называется средство характеристики персонажа, строящееся на описании его внешности («одна из старух – высокая и черноглазая, со следами строгой иконописной красоты на увядшем лице – протяжно говорила…»)?
Ответ ____________________
За внешними описаниями героев проглядывает их внутреннее состояние («Григорий густо покраснел, отвернулся...»). Как называется способ отображения внутренней жизни персонажей, их переживаний, сомнений и т.п. в художественном произведении?
Ответ ____________________________________
У Ильиничны есть основания недолюбливать Михаила, называть его «анчихристом» и «душегубом». Каким термином обозначается резкое столкновение взглядов и жизненных принципов литературных персонажей?
Ответ _____________________________________
Каким термином обозначается значимая подробность, несущая в себе художественную функцию (например, полуведёрный чугун постных щей, на которые набросился голодный Пантелей Прокофьевич)?
Ответ _______________________________
Укажите фамилию Пантелея Прокофьевича и его сыновей.
Ответ _________________________
Назовите имя упомянутого в данном фрагменте персонажа, который является главным героем «Тихого Дона».
Ответ __________________________________
Укажите фамилию Григория - главного героя «Тихого Дона».
Ответ _____________________
Михаил Кошевой отмечает, что маленький Мишатка поразительно похож на своего отца: «Ну, до чего похож, чертёнок... Вылитый батя! И глаза, и брови, и верхнюю губу так же подымает...». Укажите имя и фамилию героя романа, о котором вспоминает Кошевой.
Ответ ________________
Установите соответствие между персонажами данного эпизода и фактами их жизни: к каждой позиции первого столбца подберите соответствующую позицию из второго столбца.
Установите соответствие между персонажами, фигурирующими в данном романе, и фактами их дальнейшей судьбы: к каждой позиции первого столбца подберите соответствующую позицию из второго столбца.
Запишите в ответ цифры, расположив их в порядке, соответствующем буквам:
AУстановите соответствие между персонажами «Тихого Дона» и их характеристиками. К каждой позиции первого столбца подберите соответствующую позицию из второго столбца.
ХАРАКТЕРИСТИКИ
А) Листницкий-старший
Б) Штокман
В) Степан Астахов
1) большевик-агитатор
2) главарь банды
3) помещик, владелец Ягодного
4) казак, муж Аксиньи
Запишите в ответ цифры, расположив их в порядке, соответствующем буквам:
AЧасть 2
Что даёт основание считать поступок героя «Судьбы человека» подвигом?
На четвёртый день прямо из совхоза, гружённый хлебом, подворачиваю к чайной. Парнишка мой там сидит на крыльце, ножонками болтает и, по всему видать, голодный. Высунулся я в окошко, кричу ему: «Эй, Ванюшка! Садись скорее на машину, прокачу на элеватор, а оттуда вернёмся сюда, пообедаем». Он от моего окрика вздрогнул, соскочил с крыльца, на подножку вскарабкался и тихо так говорит: «А вы откуда знаете, дядя, что меня Ваней зовут?» И глазёнки широко раскрыл, ждёт, что я ему отвечу. Ну, я ему говорю, что я, мол, человек бывалый и всё знаю.
Зашёл он с правой стороны, я дверцу открыл, посадил его рядом с собой, поехали. Шустрый такой парнишка, а вдруг чего-то притих, задумался и нет-нет да и взглянет на меня из-под длинных своих загнутых кверху ресниц, вздохнёт. Такая мелкая птаха, а уже научился вздыхать. Его ли это дело? Спрашиваю: «Где же твой отец, Ваня?» Шепчет: «Погиб на фронте». - «А мама?» - «Маму бомбой убило в поезде, когда мы ехали». - «А откуда вы ехали?» - «Не знаю, не помню...» - «И никого у тебя тут родных нету?» - «Никого». - «Где же ты ночуешь?» - «А где придётся».
Закипела тут во мне горючая слеза, и сразу я решил: «Не бывать тому, чтобы нам порознь пропадать! Возьму его к себе в дети». И сразу у меня на душе стало легко и как-то светло. Наклонился я к нему, тихонько спрашиваю: «Ванюшка, а ты знаешь, кто я такой?» Он и спросил, как выдохнул: «Кто?» Я ему и говорю так же тихо: «Я - твой отец».
Боже мой, что тут произошло! Кинулся он ко мне на шею, целует в щёки, в губы, в лоб, а сам, как свиристель, так звонко и тоненько кричит, что даже в кабинке глушно: «Папка родненький! Я знал! Я знал, что ты меня найдёшь! Все равно найдёшь! Я так долго ждал, когда ты меня найдёшь!» Прижался ко мне и весь дрожит, будто травинка под ветром. А у меня в глазах туман, и тоже всего дрожь бьёт, и руки трясутся... Как я тогда руля не упустил, диву можно даться! Но в кювет всё же нечаянно съехал, заглушил мотор. Пока туман в глазах не прошёл, - побоялся ехать, как бы на кого не наскочить. Постоял так минут пять, а сынок мой всё жмётся ко мне изо всех силёнок, молчит, вздрагивает. Обнял я его правой рукою, потихоньку прижал к себе, а левой развернул машину, поехал обратно, на свою квартиру. Какой уж там мне элеватор, тогда мне не до элеватора было.
Бросил машину возле ворот, нового своего сынишку взял на руки, несу в дом. А он как обвил мою шею ручонками, так и не оторвался до самого места. Прижался своей щекой к моей небритой щеке, как прилип. Так я его и внёс. Хозяин и хозяйка в аккурат дома были. Вошёл я, моргаю им обоими глазами, бодро так говорю: «Вот и нашёл я своего Ванюшку! Принимайте нас, добрые люди!» Они, оба мои бездетные, сразу сообразили, в чём дело, засуетились, забегали. А я никак сына от себя не оторву. Но кое-как уговорил. Помыл ему руки с мылом, посадил за стол. Хозяйка щей ему в тарелку налила, да как глянула, с какой он жадностью ест, так и залилась слезами. Стоит у печки, плачет себе в передник. Ванюшка мой увидал, что она плачет, подбежал к ней, дергает её за подол и говорит: «Тётя, зачем же вы плачете? Папа нашёл меня возле чайной, тут всем радоваться надо, а вы плачете». А той - подай бог, она ещё пуще разливается, прямо-таки размокла вся!
После обеда повёл я его в парикмахерскую, постриг, а дома сам искупал в корыте, завернул в чистую простыню. Обнял он меня и так на руках моих и уснул.
М. А. Шолохов «Судьба человека»
29. В каких произведениях русских писателей отображены русские характеры и что сближает их с героем «Судьбы человека»?
В чём смысл соседства двух сцен - «сазаньего боя» и разговора по душам между отцом и сыном?
Леса, пронзительно брунжа, зачертила воду, за ней косым зеленоватым полотном вставала вода. Пантелей Прокофьевич перебирал обрубковатыми пальцами держак черпала.
- Заверни его на воду! Держи, а то пилой рубанёт!
- Небось!
Большой изжелта-красный сазан поднялся на поверхность, вспенил воду и, угнув тупую лобастую голову, опять шарахнулся вглубь.
- Давит, аж рука занемела... Нет, погоди!
- Держи, Гришка!
- Держу-у-у!
- Гляди под баркас не пущай!.. Гляди!
Переводя дух, подвёл Григорий к баркасу лежавшего на боку сазана. Старик сунулся было с черпалом, но сазан, напрягая последние силы, вновь ушёл в глубину.
- Голову его подымай! Нехай глотнет ветру, он посмирнеет.
Выводив, Григорий снова подтянул к баркасу измученного сазана. Зевая широко раскрытым ртом, тот ткнулся носом в шершавый борт и стал, переливая шевелящееся оранжевое золото плавников.
- Отвоевался! - крякнул Пантелей Прокофьевич, поддевая его черпаком.
Посидели ещё с полчаса. Стихал сазаний бой.
Сматывай, Гришка. Должно, последнего запрягли, ишо не дождёмся.
Собрались. Григорий оттолкнулся от берега. Проехали половину пути. По лицу отца Григорий видел, что хочет тот что-то сказать, но старик молча поглядывал на размётанные под горой дворы хутора.
- Ты, Григорий, вот что... - нерешительно начал он, теребя завязки лежавшего под ногами мешка, - примечаю, ты, никак, с Аксиньей Астаховой...
Григорий густо покраснел, отвернулся. Воротник рубахи, врезаясь в мускулистую прижжённую солнце- гревом шею, выдавил белую полоску.
- Ты гляди, парень, - уже жёстко и зло продолжал старик, - я с тобой не так загутарю. Степан нам сосед, и с его бабой не дозволю баловать. Тут дело могет до греха взыграть, а я наперёд упреждаю: примечу - запорю!
Пантелей Прокофьевич ссучил пальцы в узловатый кулак, - жмуря выпуклые глаза, глядел, как с лица сына сливала кровь.
- Наговоры, - глухо, как из воды, буркнул Григорий и прямо в синеватую переносицу поглядел отцу.
- Ты помалкивай.
- Мало что люди гутарют...
- Цыц, сукин сын!
Григорий слёг над веслом. Баркас заходил скачками. Завитушками заплясала люлюкающая за кормой вода.
До пристани молчали оба. Уже подъезжая к берегу, отец напомнил:
- Гляди не забудь, а нет - с нонешнего дня прикрыть все игрища. Чтоб с базу ни шагу. Так-то!
Промолчал Григорий. Примыкая баркас, спросил:
- Рыбу бабам отдать?
- Понеси купцам продай, - помягчел старик, - на табак разживёшься.
Покусывая губы, шёл Григорий позади отца. «Выкуси, батя, хоть стреноженный, уйду ноне на игрище», - думал, злобно обгрызая глазами крутой отцовский затылок.
М. А. Шолохов «Тихий Дон»
31. Чем внутренне выделяются Мелеховы в казачьей среде?
Жена Прокофия умерла вечером этого же дня. Недоношенного ребенка, сжалившись, взяла бабка, Прокофьева мать.
Его обложили пареными отрубями, поили кобыльим молоком и через месяц, убедившись в том, что смуглый турковатый мальчонок выживет, понесли в церковь, окрестили. Назвали по деду Пантелеем. Прокофий вернулся с каторги через двенадцать лет. Подстриженная рыжая с проседью борода и обычная русская одежда делала его чужим, непохожим на казака. Он взял сына и стал на хозяйство.
Пантелей рос исчерна-смуглым, бедовым. Схож был на мать лицом и подбористой фигурой. Женил его Прокофий на казачке - дочери соседа.
С тех пор и пошла турецкая кровь скрещиваться с казачьей. Отсюда и повелись в хуторе горбоносые, диковато-красивые казаки Мелеховы, а по-уличному - Турки.
Похоронив отца, въелся Пантелей в хозяйство: заново покрыл дом, прирезал к усадьбе с полдесятины гулевой земли, выстроил новые сараи и амбар под жестью. Кровельщик по хозяйскому заказу вырезал из обрезков пару жестяных петухов, укрепил их на крыше амбара. Веселили они мелеховский баз беспечным своим видом, придавая и ему вид самодовольный и зажиточный.
Под уклон сползавших годков закряжистел Пантелей Прокофьевич: раздался в ширину, чуть ссутулился, но все же выглядел стариком складным. Был сух в кости, хром (в молодости на императорском смотру на скачках сломал левую ногу), носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу, до старости не слиняли на нем вороной масти борода и волосы, в гневе доходил до беспамятства и, как видно, этим раньше времени состарил свою когда-то красивую, а теперь сплошь опутанную паутиной морщин, дородную жену.
Старший, уже женатый сын его, Петро, напоминал мать: небольшой, курносый, в буйной повители пшеничного цвета волос, кареглазый; а младший, Григорий, в отца попер: на полголовы выше Петра, хоть на шесть лет моложе, такой же, как у бати, вислый коршунячий нос, в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз, острые плиты скул обтянуты коричневой румянеющей кожей. Так же сутулился Григорий, как и отец, даже в улыбке было у обоих общее, зверова- тое.
Дуняшка - отцова слабость - длиннорукий, большеглазый подросток, да Петрова жена Дарья с малым дитем - вот и вся мелеховская семья.
М. Л. Шолохов «Тихий Дон»
32. Как характеризует Григория его поведение во время пения казаков?
Никто пеш не хаживал...
М. А. Шолохов «Тихий Дон»
33. Какие черты характеризуют внутренний облик Прокофия Мелехова?
Мелеховский двор - на самом краю хутора. Воротца со скотиньего база ведут на север к Дону. Крутой восьмисаженный спуск меж замшелых в прозелени меловых глыб, и вот берег: перламутровая россыпь ракушек, серая изломистая кайма нацелованной волнами гальки и дальше - перекипающее под ветром воронёной рябью стремя Дона. На восток, за красноталом гуменных плетней, - Гетманский шлях, полынная проседь, истоптанный конскими копытами бурый, живущόй придорожник, часовенка на развилке; за ней - задёрнутая текучим маревом степь. С юга - меловая хребтина горы. На запад - улица, пронизывающая площадь, бегущая к займищу.
В предпоследнюю турецкую кампанию вернулся в хутор казак Мелехов Прокофий. Из Туретчины привёл он жену - маленькую, закутанную в шаль женщину. Она прятала лицо, редко показывая тоскующие одичалые глаза. Пахла шёлковая шаль далёкими неведомыми запахами, радужные узоры её питали бабью зависть. Пленная турчанка сторонилась родных Прокофия, и старик Мелехов вскоре отделил сына. В курень его не ходил до смерти, не забывая обиды.
Прокофий обстроился скоро: плотники срубили курень, сам пригородил базы для скотины и к осени увёл на новое хозяйство сгорбленную иноземку-жену. Шёл с ней за арбой с имуществом по хутору - высыпали на улицу все, от мала до велика. Казаки сдержанно посмеивались в бороды, голосисто перекликались бабы, орда немытых казачат улюлюкала Прокофию вслед, но он, распахнув чекмень, шел медленно, как по пахотной борозде, сжимал в чёрной ладони хрупкую кисть жениной руки, непокорно нёс белёсо-чубатую голову, - лишь под скулами у него пухли и катались желваки да промеж каменных, по всегдашней неподвижности, бровей проступил пот.
С той поры редко видели его в хуторе, не бывал он и на майдане. Жил в своём курене, на отшибе у Дона, бирюком. Гутарили про него по хутору чуднόе. Ребятишки, пасшие за прогоном телят, рассказывали, будто видели они, как Прокофий вечерами, когда вянут зори, на руках носил жену до Татарского ажник кургана. Сажал её там на макушке кургана, спиной к источенному столетиями ноздреватому камню, садился с ней рядом, и так подолгу глядели они в степь. Глядели до тех пор, пока истухала заря, а потом Прокофий кутал жену в зипун и на руках относил домой. Хутор терялся в догадках, подыскивая объяснение таким диковинным поступкам…
М. А. Шолохов, «Тихий Дон»
34. В каких произведениях русской классики нашла своё отображение тема «отцов и детей» и в чём эти произведения перекликаются с шолоховским «Тихим Доном»?
35. В каких произведениях русской классики звучит «мысль семейная» и в чем эти произведения созвучны шолоховскому «Тихому Дону»?
36. В каких произведениях русских писателей изображены народная жизнь и народные характеры и в чём эти произведения созвучны шолоховскому «Тихому Дону»?
37. В каких произведениях русской классики звучат песни и в чём соответствующие эпизоды можно сопоставить с приведённым фрагментом «Тихого Дона»?
Под навесом сарая у круглых яслей стояли четыре осёдланные лошади. Из амбара вышел подросток с железной мерой, доверху насыпанной овсом. Он мельком взглянул на Григория, пошёл к заржавшим лошадям. За углом куреня разливалась песня. Дрожащий высокий тенорок выводил:
Как по той-то было по дороженькеНикто пеш не хаживал...
Густой прокуренный бас, повторив последние слова, сомкнулся с тенором, потом вступили новые слаженные голоса, и песня потекла величаво, раздольно и грустно. Григорию не захотелось своим появлением прерывать песенников; он тронул Прохора за рукав, шепнул:
- Погоди, не показывайся, нехай доиграют.
- Это - не проводы. Еланские так играют. Это они так запеснячивают. А здорово, черти, тянут! - одобрительно отозвался Прохор и огорчённо сплюнул: расчёт на то, чтобы выпить, судя по всему, не оправдался.
Ласковый тенорок до конца рассказал в песне про участь оплошавшего на войне казака:
Ни пешего, ни конного следа допрежь не было.Проходил по дороженьке казачий полк.
За полком-то бежит душа добрый конь.
Он черкесское седельце на боку несёт.
А тесмяная уздечка на правом ухе висит,
Шёлковы поводьица ноги путают.
За ним гонит млад донской казак,
Он кричит-то своему коню верному:
«Ты постой, погоди, душа верный конь,
Не покинь ты меня, одинокого…»
Очарованный пением, Григорий стоял, привалившись спиной к белёному фундаменту куреня, не слыша ни конского ржания, ни скрипа проезжавшей по проулку арбы...
За углом кто-то из песенников, кончив песню, кашлянул, сказал:
- Не так играли, как оторвали! Ну да ладно, как умеем, так и могём. А вы бы, бабушки, служивым на дорогу ишо чего-нибудь дали. Поели мы хорошо, спаси Христос, да вот на дорогу у нас с собой никаких харчишек нету...
Григорий очнулся от раздумья, вышел из-за угла. На нижней ступеньке крыльца сидели четверо молодых казаков; окружив их плотной толпой, стояли набежавшие из соседних дворов бабы, старухи, детишки. Слушательницы, всхлипывая и сморкаясь, вытирали слёзы кончиками платков, одна из старух - высокая и черноглазая, со следами строгой иконописной красоты на увядшем лице - протяжно говорила, когда Григорий подходил к крыльцу:
- Милые вы мои! До чего же вы хорошо да жалостно поёте! И, небось, у каждого из вас мать есть, и, небось, как вспомнит про сына, что он на войне гибнет, так слезьми и обольётся... - Блеснув на поздоровавшегося Григория жёлтыми белками, она вдруг злобно сказала: - И таких цветков ты, ваше благородие, на смерть водишь? На войне губишь?
- Нас самих, бабушка, губят, - хмуро ответил Григорий.
Казаки, смущённые приходом незнакомого офицера, проворно поднялись, отодвигая ногами стоявшие на ступеньках тарелки с остатками пищи, оправляя гимнастёрки, винтовочные погоны, портупеи.
М. А. Шолохов «Тихий Дон»
Часть 3
38. 17.3. В чём заключается смысл названия рассказа М.А. Шолохова «Судьба человека»?
Вступление
В романе Шолохова «Тихий Дон», по подсчётам исследователей творчества писателя, встречается более 880 действующих лиц. Около 30 из них играют значительную роль в повествовании. Среди главных героев «Тихого Дона» Шолохова, можно выделить: Григория Мелехова, Аксинью Астахову, Наталью Мелехову, Петра Мелехова, Степана Астахова, Пантелея Прокофьевича Мелехова. Этот список можно продолжать. Но мы решили рассмотреть только судьбу героев, которых перечислили выше.
Характеристика Главных героев романа «Тихий Дон»
Аксинья Астахова
– одна из главных героинь «Тихого Дона», соседка и возлюбленная Григория Мелехова. В восемнадцать лет Аксинья была выдана замуж за Степана Астахова, но брак не принёс ей счастья. Степан, узнав, что жена досталась ему «нечистой», с первого дня супружества стал избивать её. Кроме того, он пил и постоянно изменял женщине. Рождение малыша, казалось бы, должно было изменить отношение Степана к Аксинье, но ребёнок вскоре умирает, и мучения героини продолжаются.
Аксинью начинает преследовать сосед, Григорий Мелехов. Вначале женщина не принимает ухаживаний парня, но постепенно тоже проникается к нему нежными чувствами. Герои романа «Тихий Дон» вступают в любовную связь, которая, с перерывами, продолжается на протяжении всего произведения. Жизнь Аксиньи заканчивается трагично. По пути на Кубань, её настигает случайная пуля, и героиня погибает.
Степан Астахов
– муж Аксиньи, сосед Мелеховых. Положительным этого героя назвать никак нельзя. Хотя он сам постоянно пьянствует и ходит по «желмеркам», Степан регулярно бьёт свою жену за то, что она досталась ему «порченой». Узнав о связи Аксиньи с Григорием, Степан проникается ненавистью ко всем Мелеховым. Ссора с Петром во время поездки из лагеря перерастает в настоящую вражду после спасения братьями Мелеховыми Аксиньи, которую Степан избивает на улице.
Во время первой Мировой войны Астахова спасает от смерти Григорий, которого Степан поклялся убить. Впоследствии Степан разговаривает с Григорием, даже сидит с ним за одним столом. Но Астахов и Мелехов в душе никогда не примиряются друг с другом. Не найдя своего места на хуторе при новой власти, Степан уезжает в Крым.
Григорий Мелехов
– центральное действующее лицо «Тихого Дона» и самый сложный персонаж романа. Именно его судьба приковывает внимание читателя. Вначале произведения Григорий ведёт обычную жизнь хуторского парня. Днём он помогает отцу по хозяйству, а вечером ходит на «игрища». Единственное, что нарушает размеренное течение его жизни – любовь к Аксинье Астаховой.
Всё меняет сначала служба в армии, а затем первая Мировая война. Попадая на фронт, Григорий сталкивается с насилием и несправедливостью, которые не может принять его душа. Героя привлекают идеи Гаранжи, а затем Чубатого, и он переходит на сторону красных. Но и здесь его постигает разочарование. Последней каплей становится расстрел молодых офицеров во главе с Чернецовым. Григорий уходит от красных и участвует в казачьем восстании, а затем оказывается в банде Фомина.
До конца произведения Григорий Мелехов находится в поиске своего пути. Устав от войны, он стремится к спокойной жизни. Но судьба не даёт ему шансов на счастье. Аксинья, возлюбленная Григория, погибает, и герой, полностью опустошённый, не дожидаясь амнистии, возвращается в родной хутор к сестре и сыну.
Наталья Мелехова
– дочь зажиточного казака Мирона Григорьевича Коршунова, выданная замуж за Григория Мелехова. Наталья полюбила мужа всей душой, только он не отвечает ей взаимностью. В «Тихом Доне» герои несколько раз пытаются наладить свою жизнь, но безрезультатно. Григорий, женившийся на Наталье не по любви, а по требованию отца, не может забыть Аксинью. Наталья даже пытается покончить с собой, не выдержав позора и душевных мук.
Только рождение детей даёт героине силы и наполняет её жизнь новым смыслом. Судьба Натальи, как и многих других персонажей романа, трагична. Узнав от Дарьи, что Григорий вновь встречается с Аксиньей, она решает избавиться от беременности и умирает от потери крови.
Пётр Мелехов
– старший сын Пантелея Пркофьевича и Василисы Ильиничны, брат Григория. В мирные годы Пётр проявляет себя как человек мягкий, любящий своих родных, особенно младшего брата. Так, Пётр не задумываясь, помогает ему спасать Аксинью от озверевшего Степана Астахова, предупреждает его о последствиях связи с Аксиньей.
Резко меняется Пётр, попадая на войну. В отличие от Григория, для него нет сомнений, на чьей он стороне. Герой становится жестоким и жадным. Легко убивает врагов, не брезгует мародёрством, отправляя в хутор целые возы с награбленным добром. Жизнь Петра обрывается около оврага, недалеко от хутора, где он с другими односельчанами вступает в бой с красными. Петра, захваченного в плен, расстреливает Михаил Кошевой.
Пантелей Прокофьевич Мелехов
– глава семьи Мелеховых, отец Григория и Петра. Властный и часто несдержанный, он не терпит никаких возражений со стороны домашних, нередко «уча» их не только словом, но и делом.
Старший Мелехов всю жизнь живёт интересами семьи. Именно его усилиями дом Мелеховых становится одним из самых зажиточных в хуторе. Он удачно, как ему кажется, женит сыновей, радуется их успехам на военной службе.Только переживания за детей подкашивают его силы, лишают былой власти в доме. И умирает он «уйдя в отступы» на чужбине, вдали от всего, что было дорого ему при жизни.
Заключение
Как видим, в романе «Тихий Дон» персонажи, играющие основную роль в повествовании, в большинстве своём, заканчивают жизнь трагически. Исторические события, происходящие в стране, коренным образом меняют судьбу людей, зачастую ломая её. Герои Шолохова, попавшие в водоворот истории, также не могут остаться в стороне.
Тест по произведению
