Гак В.Г. Языковые преобразования . – М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. – 768 с.
Рецензируемая книга написана одним из самых известных представителей российской функциональной лингвистики, автору огромного количества работ по теории языка.
Главной задачей данного исследования, как указывается в предисловии, является создание общей типологии языковых преобразований, то есть, типологии переходов от одного способа обозначения к другому (с.9). Книга подводит итог многолетним изысканиям автора в данной области.
Основной текст состоит из четырех частей.
Первая часть «Некоторые аспекты лингвистической науки в конце XX века» состоит из пяти глав. Рассматривая вопрос о плюрализме в лингвистических теориях в первой главе, автор видит наиболее существенное отличие новых тенденций «не в системе конкретных понятий и подходов, используемых в той или иной теории, но в общих положениях, касающихся теории познания» (с.13). Выделяются две группы факторов, обусловливающих плюрализм научной интерпретации (с.16):
– объективные, или внутренние по отношению к объекту: недискретность и многоаспектность многих языковых явлений, а также асимметрия многих языковых знаков;
– субъективные, касающиеся субъекта исследования и связанные с особенностями человеческого мышления: нежесткий характер понятий, которыми оперируют люди, и «пластичность человеческого мышления и восприятия, тесно связанного с прагматизмом, с интересами и потребностями человека в момент речи» (с.27).
Поскольку же «число разнообразных теоретических интерпретаций, касающихся определенного языкового явления, не бесконечно» и определяется самой спецификой данного явления, «иногда решения дублируют друг друга, хотя авторы и прибегают к различным терминологическим обозначениям» (с.25). Однако “анархия” устраняется «благодаря исчислимости вариантов научных
142- решений» (с.31). Важнейшую роль играет и «нежесткость, пластичность мышления человека в момент речетворчества, его языкового мышления» (с.32), которая проявлена, среди прочего, в образовании и обозначении в языке логических классов, а также в интерпретации предложений с “несимметричной анафорой”. Например, в микротексте Он взял Машину книгу. Она была недовольна местоимение она относится к имени Маша , а не книга . Рассмотрев именования понятий “истина” и “судьба” в народных пословицах и афоризмах, автор приходит к выводу, что «различия в номинациях, изменение отношений номинации объясняются изменением взгляда именующего субъекта на именуемый объект» (с.43).
Во второй главе демонстрируется то положение, что «подлинная точность в лингвистических исследованиях заключается не только в определении частотности явления, но в выявлении и учете всех форм существования данного явления, всех существующих способов выражения какого-либо значения в изучаемом языке» (с.62). Именно для этого и используются логические исчисления в лингвистике: «выявив логически все теоретически возможные формы, исследователь стремится найти их в реальной изучаемой им области явлений» (с.63). Этот прием применяется как для объяснения форм внутри одного языка, так и в сопоставлении языков (с.99). Причем «исчислять можно не только факты языка, но и теоретические объяснения этих фактов» (с.101). Поэтому неизбежен в лингвистике ограниченный плюрализм, поддающийся исчислению (с.102).
В третьей главе показывается, как идея симметрии / асимметрии используется в языкознании. Исторически в этой области можно выделить три типа симметрии (с.109):
– статическая симметрия отдельного объекта,
– гомологическая симметрия – отношение двух объектов,
– динамическая симметрия при развитии объектов.
Используется это противопоставление в семантическом описании, в исследовании предикации, фразеологии, даже в социолингвистике и лингвострановедении. Использование вида в некоторых конструкциях русского языка трактуется далее как один из компенсаторных механизмов.
Другая общефилософская аналогия – между языком, орудием и товаром – рассматривается, в функциональном ключе, в четвертой главе. Наконец, в пятой главе демонстрируются принципы функционального подхода к истории языка. При анализе многозначных грамматических форм возможны три точки зрения (с.190):
– плюралистическая: в каждом из своих отдельных значений языковая форма образует особую единицу (грамматическая омонимия),
– унитарная, или глобалистская: все значения и употребления данной формы сводятся к единому общему значению (моносемия),
– функциональная: есть разные значения, несводимые к одному общему значению, причем одни значения могут вытекать из других (полисемия).
Вторая часть «От ситуации к высказыванию (отобразительная функция языка)» состоит из девяти коротких глав. В функционалистском ключе характеризуются: задачи ономасиологии (первая глава), противопоставление полных знаков частичным (вторая глава), соотношение языка и действительности (третья глава), семантические отношения в языке с диалектической точки зрения (четвертая глава). Высказывание, в отличие от предложения, соотносится с тем аспектом, в котором осмысленно говорить о связи с ситуацией (глава пятая).
На основании ситуативных свойств устанавливаются глубинные семантические структуры, «изоморфно отображающие действительность» (с.271); поэтому и можно принять, что чисто синтаксические свойства предложения могут быть и асемантичными, и полностью семантичными (там же, глава шестая). Отражение элемента ситуации в плане содержания образует семантему (ей в плане выражения соответствует лексема), а отражение аспекта – семантическую категорию (ей соответствует сема, репрезентируемая морфемой, с.274). Автор показывает в седьмой главе, что «изучение синтагматики на семантическом уровне сводится к выявлению итеративных сем (синтагмем) и определению их функций в организации высказывания» (с.297). Чтобы быть полной, модель языкового синтеза на уровне речи должна включать (с.299-300, глава восьмая):
– перечень всех способов выражения определенного значения (структурная модель),
– установление соотношения между этими синонимичными средствами выражения (семантическая модель),
– установление закономерности выбора конкретных языковых средств из числа
143- допустимых системой и нормой языка в условиях данного контекста и ситуации (ситуационная модель).
В девятой главе оспаривается тезис о том, что «грамматические средства отличаются от лексических отсутствием номинативной функции» (с.316). Ведь к номинативным средствам можно отнести и синтаксические средства, «если они выступают в своей значимой функции. Семантический линейный аспект имеет даже порядок слов» (там же). Зависимость употребления языковых форм от обозначаемой действительности автор усматривает в косвенной номинации, когда сочетаются «слова, обозначающие объекты, реально несовместимые», например: время ползет , стоит тишина .
Часть третья «Виды языковых преобразований» состоит из шести глав. На языковую вариативность здесь предлагается взглянуть как на частное проявление варьирования вообще, процесса, обладающего причиной, формой движения и результатом (первая глава). Проводится следующее разграничение языковых преобразований предложения, взятого вне ситуации (вторая глава): трансформация – «изменение грамматической модели при сохранении лексемного состава и смысла (значения), перифраза – изменение модели и лексического наполнения при неизменности содержательной стороны высказывания» и деривация – «изменение во всех аспектах предложения, включая его смысловое содержание» (с.374). В третьей главе показывается, что четыре типа лексико-семантических транспозиций (конкретизация, анатомический перевод, смысловое развитие и компенсация), выделяемые в теории перевода, соответствуют четырем основным типам логических отношений между понятиями.
Глубинными структурами в главе четвертой предлагается называть те, в которых синтаксическая структура аналогична структуре ситуации, а поверхностные создаются путем трансформации глубинных, когда параллелизм синтаксических и семантических актантов нарушается. Причем номинации (например, номинации действия) образуют расплывчатое множество (с.452). Специфика структуры языка, а особенно лексико-семантической структуры, как показывается в пятой главе, определяется особенностями в использовании языковых универсалий (что особенно хорошо видно из реализации антропоморфизма в разных языках) и наличием “неуниверсальных” явлений (с.454). Здесь же дается общая типология метафорических номинаций (с.460) и показывается, что разные типы метафор в разной степени представительны в языках мира. Так, в русском языке частичные метафоры представлены больше, чем полные, ср. французское manger и русское есть и разъедать , menotte – ручка и наручник и т.п. (с.488). Интересна идея составления «общей “карты” метафорических связей между отдельными словами-понятиями» (с.496). Особый случай представляют собой количественные преобразования (шестая глава), когда при переводе с одного языка на другой, в соответствии с грамматическим строем целевого языка, опускается или добавляется какой-либо элемент, решаются определенные конструктивные и/или коммуникативные задачи или избегается ненужный семантический сдвиг.
Как указывается в кратком предисловии к четвертой части «Факторы и сферы реализации языковых преобразований», языковым преобразованиям (в истории языка, в переводе и в сопоставлении языков) особенно способствуют: повторная номинация (вторичное наименование предмета), особенно в стилистических целях, и эмоциональные и прагматические факторы. Повторная номинация, как показывается в первой главе, может рассматриваться с парадигматической (отношение наименования к объекту), синтагматической (различаются дистантные и сопряженные повторные номинации) и функциональной точек зрения (различие нейтральной и экспрессивной повторной номинации). Прагматический подход, “понижая” уровень лингвистического анализа, делает его «более содержательным и углубленным» (вторая глава, с.559), демонстрируя в высказываниях полифонию (с.560).
В третьей главе варьирование номинации рассматривается в переводах с древнерусского на русский, со старофранцузского на современный французский и с французского на русский и наоборот. Показывается, что основные формы варьирования во всех этих случаях аналогичны друг другу (с.587), а поэтому вряд ли оправданно говорить о прогрессе и совершенствовании строя языка в лексической области (с.606). Варьирование же лежит в основе построения “эмотивных блоков” в рамках высказывания (являющихся, как показывается в четвертой главе, средством членения текстов и усиления психологического воздействия на адресата): сходные элементы сосредоточиваются в начале, в конце или в середине такого блока.
Рассматривая преобразования в лексико-семантических полях (пятая глава), автор дает интересную систематизацию слов поля ментальности, пространственности, времени и речи. Особое семантическое пространство образуют лексемы, соотносимые по этимону, например, все производные в русском языке от конь / лошадь , от латинского caballus и от греческого hyppos . Этот анализ, в аспекте семантических преобразований, проводится для групп земля , рука , голова (шестая глава), что дает автору возможность утверждать «общность закономерностей человеческого мышления, несмотря на различие языков» (с.719).
Продолжая эту идею, автор показывает в седьмой главе, как одна и та же реалия может получать номинации различной внешней и внутренней формы в различных языках. Материалом послужили именования поля сноха и семантические сдвиги, связанные с ними в европейских языках, а также сопоставление библейских фразеологизмов в русском и французском узусах. Показывается, что в русском больше цитатных фразеологизмов, они менее вариативны и дают меньше производных, но употребительны во всех стилях речи (с.743). Наконец, «в большинстве случаев индивидуальное творчество авторов сводится к специфическому индивидуальному использованию общих типов языкового варьирования» (с.745), что показывается на примере произведений Б.Пильняка и при сопоставлении басен Лафонтена с текстами И.А.Крылова в восьмой главе.
Читатель постоянно испытывает радость от обилия новых фактов (особенно из французского и русского языков), которыми книга просто переполнена. Факты тщательно выверены и любовно отобраны. Наблюдения автора нетривиальны, достоверны и зачастую неожиданны, сенсационны в хорошем смысле слова.
Можно пожелать В.Г.Гаку дальнейших научных публикаций, а себе – приятных встреч с новыми замечательными произведениями этого талантливого исследователя.
В. Г. Гак
СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ И ПЕРЕВОДЧЕСКИЙ АНАЛИЗ
(Тетради переводчика. - Вып. 16. - М., 1979. - С. 11-21)
Соотношению перевода и лингвистики в последние годы уделяется все возрастающее внимание. Работы, касающиеся этой проблемы, столь многочисленны и многообразны, что можно наметить уже общую типологию исследований, посвященных проблеме "перевод - лингвистика". Их можно разделить на три группы: I) работы, в которых положения языкознания используются для обоснования теории и практики перевода. Таковы известные книги А. Б. Федорова, В. Н. Комиссарова, А. Д. Швейцера, Я. И. Рецкера, Л. С. Бархударова и др.; 2) работы, в которых показывается преломление общелингвистической (или общесемиотической, психолингвистической) проблематики в переводе как в особом виде речевой деятельности, как в двуязычном лингвистическом эксперименте. По этому аспекту имеется ряд представляющих интерес публикаций , но что касается монографий, то эта "экологическая ниша" пока еще остается незаполненной; 3) работы, в которых сами переводы обоснованно используются для лингвистических исследований. Таковы статьи, диссертации, монографии сопоставительного характера.
Разумеется, между тремя видами исследований нет непроницаемых границ, и нередко в одном и том же труде обнаруживаются элементы исследований всех трех направлений; речь идет о господствующем направлении, о "сверхзадаче" работы. Следует также оговорить, что сопоставительные исследования не обязательно обращаются к переводам. Если сопоставление осуществляется на уровне форм или значений, то использование данных перевода отнюдь не обязательно. Однако последнее становится целесообразным, если исследуется функционирование слов или форм в речи, если сопоставление осуществляется на уровне высказываний .
Хотя различие между этими тремя типами исследований само по себе понятно, полезно еще раз остановиться на нем, особенно на специфике первого и последнего, поскольку при недостаточно четком понимании этого различия можно предъявлять к тем или иным работам необоснованные пожелания и ожидать от них того, чего они не должны давать по самой своей природе.
Например, авторы статьи "О критериях оценки перевода" ставят в упрек некоторым сопоставительным работам то, что в них "стилистическая оценка перевода либо вообще не формализуется, либо сводится к оценке выбора варианта из ряда стилистических синонимов" . Но оценка перевода, изложение принципов которой является важнейшей задачей работ первого типа, отнюдь не входит в задачу сопоставительных исследований. Разумеется, исследователь-"сопоставитель" (или "контрастивист"), сравнивая перевод с подлинником, дает мысленно оценку фразам перевода. Но самый тот факт, что он приводит в своей работе данный перевод рядом с подлинником, используя его в качестве иллюстрации или основания для языковедческих выводов, свидетельствует о том, что он оценил положительно данный факт перевода во всех его аспектах - смысловом, стилистическом, прагматическом, - что он солидаризируется с переводчиком и редактором перевода (если таковой имеется). В противном случае, если перевод представляется ему неадекватным, он просто не пользуется им. В подходе к оценке перевода со стороны "переводоведа" и "контрастивиста" различие не только в том, что в первом случае оценка эксплицируется, мотивируется, причем отмечаются, если нужно, и недостатки перевода, тогда как во втором - она имплицитна (неудачные, с точки зрения исследователя, варианты не обсуждаются, как правило, но просто не приводятся). "Переводовед" оценивает весь данный отрезок текста (слово, словосочетание, предложение, сверхфразовое единство и т. п.) глобально, во всех его аспектах и взаимосвязях. "Сопоставитель", который анализирует определенное явление, имеет право ограничиться только этим последним, пренебрегая вопросом о качестве перевода остальной части отрывка, даже опуская ее, если это не влияет на эквивалентную передачу того языкового явления, которое его интересует в данный момент.
Например, в книге "Сопоставительная лексикология" для иллюстрации контекстуальных взаимозамен центростремительных глаголов (типа получать
) и центробежных (типа давать
) приводится фраза из повести В. Аксенова "Апельсины из Марокко" и ее перевода, опубликованного во Франции : "Уличным мальчишкам, шнырявшим под ногами, давали подзатыльники" - Les gamins qui couraient de-ci de-la dans la foule, recevaient quelque calotte. С переводческой точки зрения, если нас интересует оценка данного перевода, возникает вопрос о том, адекватно ли переведен экспрессивный глагол "шнырявшим под ногами" оборотом qui couraient de-ci de-la, где courir означает нейтральное "бегать" и вместо "под ногами" появилось "в толпе", соответствует ли слово calotte слову подзатыльник
. Однако для интересующей нас в данном случае лингвистической проблемы (корреляция получать - давать
) это - побочный момент и причастный оборот с его переводным эквивалентом можно было бы вообще опустить из иллюстрации.
Таким образом, при сопоставительном исследовании оцениваются не все детали данного отрезка перевода, но это не значит, что они игнорируются вообще. Как раз сопоставительный анализ дает объективное научное обоснование, инструмент для оценки правильности многих аспектов перевода. В той же "Сопоставительной лексикологии" особые главы посвящены анализу того, что обычно включается в стилистическую окраску слова (подчеркнем, что название книги заставляет обращать внимание прежде всего на слово, а не на фразу или другие единицы языка). В разделе "Логическое и экспрессивное" показывается, что во французском языке меньше, чем в русском, "живописных" глаголов, дополняющих обозначение действия выражением экспрессивной окраски. Поэтому нередко в контексте экспрессивность в русской фразе выражена особой глагольной лексемой, тогда как во французской лексема нейтральна, а экспрессивность выражается в обстоятельствах и других элементах, а иногда выявляется лишь ситуативно. Таковы рассматриваемые там соответствия jeter - швырнуть
(а не только бросить
), suivre qn - поплестись
(а не только последовать за кем-л.
) и др. На фоне этой общей выведенной из сопоставительных исследований закономерности представляется контекстуально вполне обоснованным перевод шнырять (под ногами) - courir (букв, "бегать") de-ci de-la. Наверное, это не только контекстуальный эквивалент, ибо "Русско-французский словарь" под ред. Л. В. Щербы переводит глаголы шмыгать
и шнырять
сочетанием courir par-ci par-la. Лингвистический компонентный анализ позволяет проверить правильность перевода отдельного слова. Так, в приведенной фразе подзатыльник
переводится calotte, тогда как тот же словарь дает иной эквивалент: taloche. Проанализируем эквиваленты с помощью словарных определений . В русском словаре слово подзатыльник
определяется как "удар рукой по затылку", причем в обоих приводимых примерах он дается мальчишкам, так что это можно рассматривать как потенциальную сему слова. Отсюда общая семантическая формула слова:
подзатыльник
(легкий) удар + по затылку + (даваемый детям). Французские словари определяют слова taloche и calotte как легкий удар (tape), но расходятся в дифференциальных семах:
taloche
Benac: легкий удар + по голове или щеке + (для наказания)
P. Robert: легкий удар + (особ.детям)
Lexis: (легкий) удар + по лицу
calotte
Benac: легкий удар + по голове
P. Robert: легкий удар + по голове
Lexis: легкий удар + по голове или щеке + даваемый детям
Мы видим, что ни то, ни другое слово не соответствует точно русскому подзатыльник
(еще один пример безэквивалентной лексики!), однако более близким к нему по своему семному составу оказывается французское calotte (шлепок по голове), если исходить из позднейших словарей. Определение словаря Бенака и перевод словаря Щербы отражают, видимо, устаревший узус. Таким образом, сопоставительный анализ оправдывает в одном случае совпадение, в другом - расхождение между решением переводчика и рекомендациями словаря.
Сама замена глагола в рассматриваемом примере также выступает не как случайность перевода, но как проявление закономерности расхождения между двумя языками. Глагол давать (donner) является, как известно, трехместным предикатом со следующими аргументами-актантами:
(1) А (кто) дает В (что) С (кому)
При выборе в качестве синтаксического подлежащего В или С образуются структуры:
(2) С (кто) получает В (что) от А (от кого)
(3) В (что) переходит к С (к кому, куда) от А (от кого)
Как и при всякой центростремительной ориентации процесса (ср. пассив), ясный из ситуации или неопределенный семантический субъект (А) может быть не выражен. Французский язык имеет тенденцию начинать предложение с подлежащего, русский охотно начинает его с дополнения-обстоятельства. Поэтому при синтаксической инверсии, связанной с изменением актуального членения предложения в русском тексте избирается структура (1) или (3) с инверсией, а во французском - (2):
Мальчишкам (С) давали подзатыльники (В). - Les gamins (С) recevaient des calottes (В).
В комнату (С) не проникало солнце (В). - La chambre (С) ne recevait pas de soleil (B).
Расхождение в структуре предложения с использованием глаголов-конверсивов - типичное средство достижения эквивалентности при переводе, касающемся французского и русского языков.
Мы видим, что лингвистически можно объяснить и обосновать закономерность, а следовательно, и адекватность самых разных явлений при переводе. Соотношение между сопоставительным исследованием и переводческим анализом может быть описано так: "контрастивист", прагматически определяя адекватность перевода во всех его параметрах (семантика, стиль и т. п.), сопоставляет его с подлинником и индуктивно получает межъязыковые соответствия, которые затем подвергаются проверке путем дедукции, на основе лингвистической теории. Эти выводы, в свою очередь, могут служить объективно орудием при анализе перевода.
При использовании перевода как источника для лингвистического исследования необходимо преодолеть случайность и субъективизм со стороны переводчика. Для этого нужно опираться на статистические данные. Мы можем считать, что обнаруживаем объективное соответствие между формами двух языков, если встречаемся с одним и тем же явлением перевода неоднократно, при переводе различных авторов, разными переводчиками, при переводе с данного языка и на тот же язык.
В оценке перевода, по-видимому, целесообразно различать два "этажа". На высшем "этаже" оценка основывается на адекватности реакции реципиента перевода. В литературе правильно указывалось, что этот критерий не поддается формализации и практически неиспользуем . Тем более можно добавить, что разные люди различно реагируют не только на подлинник и перевод, но и на один и тот же текст, особенно художественный. Языку свойственна принципиальная вариативность средств выражения. Во многих случаях выбор между синонимами не релевантен в речи и здесь также искать объективные критерии оценки невозможно. Но на менее высоком "этаже" перевод может быть оценен с его "технической" стороны, в отношении адекватности используемых средств. При этом под технической стороной понимаются не только слова и конструкции, но стилистические особенности, звучание, прагматика текста в социальном аспекте. При оценке на этом уровне, как было показано выше, сопоставительный анализ может принести большую пользу, так как во многих случаях он позволяет обнаружить, что данное решение переводчика является не случайным, но отражает межъязыковые закономерности.
Для устранения индивидуально-субъективного в определении адекватности перевода предлагается использовать методы анкетирования. Это вполне закономерный прием. Однако и здесь, как это имеет место всегда, когда анкета касается языковой нормы, каждый анкетируемый будет исходить из своей языковой компетенции, в данном случае из своего интуитивного представления о расхождениях между двумя языками. Но переводчики и редакторы в своей работе также исходят из своей языковой компетенции, касающейся корреляции двух языков. Поэтому анализ способов перевода однотипных явлений в ряде разных переводов может рассматриваться как своего рода анкетирование, объектом которого выступают сами специалисты-практики перевода.
Сопоставление опубликованных переводов с подлинниками - лучший способ разработать общую и частную теорию перевода (при условии, как отмечалось выше, сочетания индукции с дедукцией). Знание материалов сопоставительного анализа позволяет переводчику работать увереннее и точнее, знакомит его с прецедентами, покажет ему, какие вообще изменения возможны и допустимы при переводе. На уровне форм эти изменения сводятся к трансформациям морфолого-синтаксического характера. Более сложны преобразования на семантическом уровне, но и они поддаются исчислению, поскольку в конце концов сводятся к общим логическим отношениям между понятиями, такими как расширение и сужение, отношения по смежности и противоположности, метафорические и метонимические переносы. Особенно важны последние, отражающие устойчивые предметные отношения между элементами описываемой действительности. Анализ переводов позволяет вскрыть характерные расхождения, которые почти невозможно предвидеть, если ограничиваться лишь внутриязыковым перифразированием. Как бы ни различались способы описания ситуации в подлиннике и переводе, если этот перевод адекватен, всегда можно обнаружить характерные типы семантических переходов. В статье В. Н. Комиссарова и Г. Я. Туровера приводится пример перевода фразы из романа "Путь наверх": I couldn"t go wrong - "Я чувствовал необычайную уверенность в себе". При внешней несхожести между словами оригинала и перевода имеется закономерная корреляция на семантическом уровне. Английская фраза буквально значит: "Я не мог потерпеть неудачу". Глагол "мочь
" (во многих языках) при соотнесенности с не-будущим действием выражает не физическую способность совершения действия (как, напр., в предложении "Я могу прийти к вам завтра"), но гипотетичность (ср.: "Я мог ошибиться" - "Возможно я ошибся"), При отрицательной форме он выражает уверенность: "Я не мог ошибиться" - "Конечно, я не ошибался". Переводчики использовали это дважды антонимическое отношение ("Конечно, меня ожидал успех"). Логическое соотношение причины и следствия позволило перейти к фразе: "Конечно, меня ожидал успех" -> "Я чувствовал необычайную уверенность в себе". Так, семантико-логический анализ проявляет адекватность двух высказываний (возникает лишь вопрос об уместности интенсификатора "необычайный").
Сопоставительный анализ показывает особенности описания однотипной ситуации средствами разных языков. Здесь прежде всего возникает проблема избыточности или экономии речи при описании ситуации, а также ее описание с разных сторон (векторные и разноаспектные номинации). В упомянутой выше статье приводится фраза Р. Бредбери с переводом на русский язык: A moment later she sat up, startled, gasping - "Мгновение спустя она испуганно выпрямилась в кресле, прерывисто дыша" (с. 27). На первый взгляд, решение переводчика ввести в перевод слова "в кресле" может показаться субъективным или произвольным, хотя это явно вытекает из описываемой ситуации. Однако, сравнивая русские и французские тексты, мы обнаруживаем аналогичные факты. Вот сегменты фраз из романа И. С. Тургенева "Дым" и его перевода, опубликованного во Франции.
Один из молодых генералов привстал со стула
.
Un des plus jeunes generaux se leva.
Он поднялся с постели
.
Il se leva.
Он вышел из дому, погулял немного.
Il sortit, se promena un peu.
Это наводит на мысль, что в русском языке избыточно употребляется обозначение места при описании положения или движения человека, когда речь идет о таких ясных из ситуации локализаторах, как сиденье, постель, комната, двор, дом, улица и т. п. Поэтому при переводе французской фразы Et elle sortit (Флобер) будет закономерным введение дополнения, соответствующего ситуации: "И она вышла во двор
", и, напротив, при переводе русской фразы: "У Ирины болит голова. Она лежит в постели
и не встает" (Тургенев) можно и должно опустить указание на место: Irene avait mal a la tete, elle etait couchee et ne se leverait pas avant le soir.
Сопоставление переводов наглядно показывает функционирование слов и форм в речи, в непосредственной соотнесенности с ситуацией. Большое значение приобретает здесь пресуппозиция, которая включает в себя энциклопедические знания говорящих и их знания о конкретной ситуации в момент речи ("широкая" и "узкая" пресуппозиция). Она позволяет устранять обозначение того или иного элемента ситуации в сооответствии с нормами построения речи на данном языке. Касаясь возможности преобразования типа "Он услышал собачий лай" -> "Он услышал собаку" Ю. Д. Апресян полагает, что они затрагивают узкий класс контекстов, ибо "мы можем слышать собаку не только, когда она скулит, воет или скребется в дверь" . Однако здесь следует различать два случая. Среди проявлений предмета, действий, совершаемых им или над ним, имеются такие, которые являются наиболее типичными, неотмеченными, нормативными. Представление об этих атрибутах объекта входит в широкую пресуппозицию говорящих. Эти свойства предмета отражают устойчивые отношения между объектами действительности и описываются логикой как его диспозициональные предикаты. Именно указания на такие действия и свойства можно "зачеркнуть" при перефразировании или при переводе. Так, например, собака может и лаять, и скулить, и скрестись в дверь, но именно лай - в русском языке - обозначает типичное голосовое поведение собаки. Остальные действия - скулить, выть и т. п.- "отмеченные", специфические, они могут быть не упомянуты лишь в условиях "узкой" пресуппозиции, когда, например, об этом сообщалось в предыдущей фразе. Итак, перефразирование "Он у слышал собачий лай" - "Он услышал собаку" вполне нормальное (напр., для французского языка) и не вносит ничего нового в информацию, тогда как преобразование "Он услышал как собака скребется" - "Он услышал собаку" носит не языковой характер, но сугубо речевой и допустимо лишь в узком контексте.
Пушка может издавать звук при стрельбе, при падении, при перевозке по тряской дороге, и наконец, если она взорвется. Но характерным для нее является первое. Это ее raison d"etre: пушку "держат" ради того, чтобы она стреляла, подобно тому, как собаку приручили прежде всего ради ее лая, а не вытья или царапанья в дверь. Поэтому фразу из Золя: (Weiss) ecouta: c"etait le canon переводчик - поскольку в соответствии с нормой русской речи он должен был ввести здесь процессное слово - вполне закономерно перевел: "Вейс прислушался: гремели
пушки" (можно было бы: "грохотали", "стреляли", но уже выбор между этими синонимами относится к более высокому уровню анализа перевода и здесь нас не интересует).
С различным отображением разными языками устойчивых предметных отношений мы встречаемся на каждом шагу. Нас не смущает, что предложение "Дом стоит на углу" мы переводим на английский или французский язык с глаголом общего значения типа быть
, игнорируя как бы вертикальное положение объекта, поскольку стоять - нормальное положение дома, представление о котором входит в общую широкую пресуппозицию. Другое дело, если дом занимает нетипичную позицию, например: покосился. В таком случае мы должны обязательно воспроизвести глагол при переводе. Таким образом, правило, согласно которому слово при переводе (перефразировании) может опускаться, если оно отражает устойчивые, входящие в общую пресуппозицию связи и признаки объекта, и должно семантически воспроизводиться, если оно обозначает необязательные признаки, охватывает широкий круг контекстов и позволяет объяснить многие реальные преобразования при переводе.
Сопоставление текстов с учетом изменений лексико-грамматических форм, семантических соответствий, логических корреляций и связей и экстралингвистической действительности, позволяет исчерпывающим образом вывести закономерности перевода, отражающие компетенцию лиц, владеющих двумя языками, закономерности, которые, в свою очередь, могут послужить орудием объективной оценки ряда существенных аспектов самих переводов.
Примечания
1. См., напр.: Кузьмин Ю. Г.
Перевод как мыслительно-речевая деятельность. - Тетради переводчика, вып. 12. М., Междунар. отношения, 1975.
2. О разнообразии подходов при сопоставлении могут дать представление, например, материалы сборников: Бюлетин за съпоставнтельно изследване на българския език с други езици. София, 1977. N 1-2 (болгарский и французский языки), N 3 (болгарский и немецкий), N 4-5 (болгарский и английский), N 6 (болгарский и русский языки).
3. О критериях оценки перевода. - Тетради переводчика, вып. 15. М., Междунар. отношения, 1973, с. 5.
4. Гак В. Г.
Сопоставительная лексикология. М., Междунар. отношения, 1977, с. 5.
5. Словарь русского языка в 4-х т. Т. III. M., Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1959, с. 260; Benac Н.
Dictionnaire des synonymes. P., 1956; Le Petit Robert, Dictionnaire alphabetique et analogique de la langue francaise. P., 1967; Lexis, Dictionnaire de la langue francaise. P., 1975.
6. См.: Цвиллинг М. Я., Туровер Г. Я.
О критериях оценки перевода, с. 6.
7. Комиссаров В. Н., Туровер Г. Я.
Перевод как лингвистический источник. - Тетради переводчика, вып. 12. М., Междунар. отношения, 1975, с. 27.
8. Примеры приводятся по кн.: Гак В. Г., Ройзенблит Е. Б.
Очерки по сопоставительному изучению французского и русского языков. М. , Высшая школа, 1965, с. 187.
9. Апресян Ю. Д.
Об одном правиле сложения лексических значений. - Проблемы структурной лингвистики, 1971. М., Наука, 1972, c. 442.
Биография
Автор теоретических работ по грамматике, лексикологии, семантике, орфографии и лексикографии французского языка. Широко известен его учебник «Теория и практика перевода (французский язык)», под редакцией Гака вышел целый ряд других учебников и пособий, а также словарей французского языка.
Библиография
1. Гак В.Г., Мурадова Л.А. Новый большой французско-русский фразеологический словарь
2. Гак В.Г. Русский язык в сопоставлении с французским
3. Гак В.Г. Сопоставительная лексикология: На материале французского и русского языков
4. Гак В.Г., Григорьев Б.Б. Теория и практика перевода: Французский язык
5. Гак В.Г. Французская орфография
6. Гак В.Г. Беседы о французском слове
Примечания
Ссылки
- НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ В. Г. ГАКА (С.А. Крылов, к 80-летию Владимира Гака)
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Лингвисты СССР
- Лингвисты России
- Родившиеся 13 июня
- Родившиеся в 1924 году
- Родившиеся в Брянской губернии
- Умершие 24 июня
- Умершие в 2004 году
- Умершие в Москве
- Заслуженные деятели науки Российской Федерации
Wikimedia Foundation . 2010 .
- Владимиров, Владимир Григорьевич
- Гридин, Владимир Григорьевич
Смотреть что такое "Гак, Владимир Григорьевич" в других словарях:
ГАК Владимир Григорьевич - (1924, Бежицк, Брянская область 24 июня 2004, Москва) – российский лингвист. Занимался проблемами общего и французского языкознания. Внес вклад в разработку общих проблем языкознания (см. ЯЗЫКОЗНАНИЕ): отношения языка к действительности,… … Энциклопедический словарь
Гак Владимир Григорьевич - (р. 1924), языковед, доктор филологических наук (1968), заслуженный деятель науки Российской Федерации (1997). Труды в области общего и романского языкознания, французского языка, по проблемам типологии и контрастивной лингвистики, семантики и… … Большой Энциклопедический словарь
Гак - Гак: В Викисловаре есть статья «Гак» Гак (нидерл. Haak) кованы … Википедия
Гак В. Г. - ГАК Владимир Григорьевич (р. 1924), языковед, д р филол. наук (1968), засл. деят. науки Рос. Федерации (1997). Тр. в области общего и романского языкознания, франц. яз., по проблемам типологии и контрастивной лингвистики, семантики и прагматики,… … Биографический словарь
Список заслуженных деятелей науки Российской Федерации за 1997 год - Список учёных, которым присвоено звание «Заслуженный деятель науки Российской Федерации» в 1997 году: Аверченков, Владимир Иванович, доктор технических наук, профессор, заведующий кафедрой Брянского государственного технического университета… … Википедия
Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса Г - Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса на букву «Г» Список составлен по алфавиту персоналий. Приводятся фамилия, имя, отчество; звание на момент награждения; номер по списку Григоровича Степанова (в скобках номер по списку Судравского);… … Википедия
III.8.3. Органы государственного управления* - ⇑ … Правители Мира
Комиссия Правительства Российской Федерации по оперативным вопросам
Комиссия Правительства России по оперативным вопросам - Комиссия Правительства (до 25 декабря 1993 г. – Совета Министров – Правительства) Российской Федерации по оперативным вопросам – постоянно действующий орган Правительства Российской Федерации в 1993 2000 гг. Образована постановлением Совета… … Википедия
Бежица Брянской области - 24.6.2004, Москва), российский языковед, педагог, заслуженный деятель науки Российской Федерации (1997). Окончил Московский военный институт иностранных языков (1949) и исторический факультет МГУ (1949, заочно). Преподавал (1952-56) на кафедре французского и испанского языков Московского военного института иностранных языков. С 1956 года на кафедре романских языков МГИМО (заведующий кафедрой в 1963-70, профессор с 1969). С 1970 года профессор Московского государственного педагогического института имени В. И. Ленина (Московского педагогического государственного университета), заведующий кафедрой грамматики французского языка факультета иностранных языков (1979-96). Профессор МГУ (с 1996).
Гак - автор около 350 научных работ, в том числе около 20 монографий и словарей. Основные труды посвящены проблемам общего и романского языкознания: вопросам соотношения языка и речи, языка и мышления, языка и действительности, лингвистической семантике и прагматике, теории перевода, асимметрии языкового знака, диалектике исторического развития языка; проблемам семантичного синтаксиса, взаимодействия грамматики и лексики в структуре предложения, теории и типологии номинации, высказыванию в его соотношении с ситуацией, межфразовым связям в структуре текста. Особое внимание Гак уделял проблеме сопоставительного исследования языков; он основоположник сопоставительного изучения русского и французского языков на всех уровнях. Создал учебники по всем аспектам французского языка для русскоязычных студентов, а также учебники и учебные пособия для обучения русскому языку франкоязычных учащихся. Книга «Французская орфография» (1956; 3-е издание, 1985) рассматривается французскими лингвистами как первый системный подход к изучению орфографии французского языка.
Большой вклад внёс Гак в разработку теории и в практику лексикографии. Под его руководством и при непосредственном участии созданы крупнейшие французско-русские словари последней трети 20 - начала 21 века. Гак - соавтор и один из редакторов «Французско-русского словаря активного типа» (1991; 5-е издание, 2005), соавтор и редактор «Французско-русского и русско-французского словаря» для школьников (1992), соавтор (совместно с К. А. Ганшиной) «Нового французско-русского словаря» (1994; 10-е издание, 2005), соавтор и редактор «Нового большого французско-русского фразеологического словаря» (2005). Член Парижского лингвистического общества (с 1966).
Соч.: Беседы о французском слове. М., 1966. 2-е изд. М., 2004; Русский язык в сопоставлении с французским. М., 1975. 2-е изд. М., 1988; Сравнительная типология французского и русского языков. Л., 1977. 3-е изд. М., 1989; Теоретическая грамматика французского языка. М., 1979-1981. [Т. 1-2]. М., 2004; Введение во французскую филологию. М., 1986; Теория и практика перевода. М., 1997 (совместно с Б. Б. Григорьевым). 6-е изд. М., 2005; Языковые преобразования. М., 1998.
Лит.: Ворожцов Б. Н. В. Г. Гак - ученый и педагог // Лингвистические исследования. К 75-летию профессора В. Г. Гака. Дубна, 2001; Крылов С. А. Некоторые особенности лингвистической концепции В. Г. Гака // Известия РАН. Сер. литературы и языка. 2004. Т. 63. №6; Профессор В. Г. Гак. Библиографический указатель по языкознанию. Самарканд, 1986.
За много лет своей деятельности Государственное издательство иностранных и национальных словарей оказало неоценимую услугу читателю, выпустив многие десятки словарей на самых разных языках. Однако потребности читателей становятся все более разнообразными и глубокими , существующие словари не всегда их способны удовлетворить, и назрел вопрос о создании словарей нового типа. Разумеется, создание специальных словарей: фразеологических, синонимических, словарей свободных сочетаний и других, имеет первостепенное значение, но представляется также необходимым широко обсудить вопрос о структуре словарей общего типа. В связи с этим не может не привлечь внимания статья Л. С. Бархударова о так называемых малых двуязычных словарях .
Автор совершенно правильно отмечает непрактичность существующих «малых» словарей на 25-30 тыс. слов и предлагает для каждой пары языков издавать словари с различным объемом словника. Следует отметить, однако, что при разработке системы слесарей нужно принимать во внимание не только количество вокабул, но главном образом структуру и разработку словарных статей в связи с назначением словаря.
О разных типах двуязычных словарей
Еще Л. В. Щерба указывал, что для каждой пары языков надо иметь четыре словаря , например: французско-русский и русско-французский для русских и такие же два словаря для французов. При этом французско-русский словарь для русских должен быть преимущественно пассивным, русско-французский же - преимущественно активным, и наоборот. Но и в пределах пассивного словаря (т. е. иностранно-русского словаря для русских) можно выделить различные типы в зависимости от назначения книги.
Для чего вообще нужен иностранно-русский словарь? Он нужен, во-первых, для чтения и понимания иностранной литературы, во-вторых, для отыскания нужных эквивалентов при переводе с иностранного языка, и, наконец, он может быть полезен при изучении лексического состава иностранного языка (значение слова, употребляемость и сочетаемость слов, грамматическая характеристика слова, служебные слова, употребляемые с данным словом, орфографические особенности слова и т. п.). В соответствии с этим намечаются три типа иностранно-русских словарей (для русских).
3 типа иностранно-русских словарей
1. Полный словарь общего типа.
Его назначение - обеспечить понимание (а не литературный перевод!) читаемого текста. Основная ценность такого словаря - в его полноте. Словник его должен быть максимально полным, включать не только общеупотребительную лексику, но и арготизмы, архаизмы, историзмы, по мере возможности специальную терминологию и неологизмы. Каждое слово должно быть представлено во всех без исключения своих значениях. Слова-реалии должны поясняться. С другой стороны, разработка каждого отдельного слова должна быть максимально краткой, поскольку назначение такого словаря - разъяснить значение иностранного слова средствами русского языка, а не давать все возможные в русском языке варианты перевода. В таком словаре нет места развернутой синонимике русского языка, нет места и свободным или полусвободным словосочетаниям, значение которых ясно из раздельного перевода составляющих их компонентов. В этом словаре были бы излишни идиомы, имеющие дословные эквиваленты в русском языке (напр. франц. être au septième ciel
-русск. ‘быть на седьмом небе’). Статья такого словаря может включать лишь словосочетания идиоматического характера в межъязыковом плане, то есть, такие, для понимания которых недостаточны прямые переводы компонентов. Полный словарь общего типа должен быть емким и удобным в обращении, небольшого
формата.
2. Переводческий словарь.
Он предназначается для переводчиков и должен помочь отыскать нужный эквивалент при переводе. Словник его может быть меньше, нежели
словник общего словаря: он может обойтись без редких и специальных слов, для перевода которых приходится обращаться к специальным словарям и справочникам. Но разработка каждого гнезда должна быть более подробной, чем в словаре первого типа, причем она должна учитывать возможные лексико-грамматические расхождения между двумя языками. В словаре необходимо широко отразить синонимию языка перевода, дать различные возможные варианты перевода и особенно - показать отступления от основных словарных данного слова. Словосочетания, или короткие фразы, должны иллюстрировать типичные замены и приемы перевода такие как: замена одной морфологической категории другой (напр., франц. мн. число haines
- русск. ед. число ‘ненависть’), замена слова словосочетанием (напр., permettre
не только ‘позволить’, но и ‘дать возможность’), антонимический перевод (напр., diminution de vitesse
не только ‘уменьшение скорости’, но и ‘замедление’), конкретизация (напр., texte
не только ‘текст’, но и ‘договор’, ‘закон и т. п.; scier
не только ‘пилить’, но и ‘отпилить’, ‘спилить’, ‘перепилить’, ‘распилить’), характерные изменения структуры предложения при переводе данного слова (например., Le livre contient dix chapitres
- В книге десять глав), наиболее характерные образные употребления данного слова и т. п.
Элементы подобной разработки слов и переводов представлены, например, в старом «Французско-русском словаре» Н. Макарова
, они имеются и в современных словарях. Такой переводческий словарь не следует загружать словосочетаниями, эквивалентно переводящимися на русский язык путем раздельного перевода компонентов, а также примерами на употребление слова, не отражающееся на выборе контекстуального эквивалента перевода.
3. Учебный словарь.
Назначение этого словаря - дать представление не только о значении слова, но и об его употреблении, сочетаемости, грамматических характеристиках (например., падежное или предложное употребление глагола и т. п.). Словник такого словаря не должен быть раздутым, в него следует включить лишь наиболее употребительные слова, в их наиболее распространенных значениях. Но слова эти должны быть разработаны подробно: с примерами на словоупотребление, как это дается в , с широко представленной сочетаемостью. По сути дела, такой словарь является активно-пассивным, ибо он не только поясняет значения иноязычных слов, но и показывает их употребление. Удачным опытом такого учебного словаря является «Немецко-русский словарь» под ред. проф. И. В. Рахманова , а также вышедший под его же редакцией словарь наиболее употребительных слов в трех языках. К таким учебным словарям следует отнести и выпускаемую серию иностранно-русских словарей для иностранцев.
Необыкновенное «разбухание» наших словарей, которое справедливо осуждает Л. С. Бархударов, объясняется не только полиграфическим оформлением их (плотная бумага, крупный, хотя и нечеткий шрифт). Наши словари толще соответствующих (по количеству вокабул) иностранных в силу различной разработки словарных гнезд.
Иностранные словари, как правило, представляют собой словари общего типа. Они кратко поясняют средствами родного языка значения иностранных слов и идиоматических выражений. В наших же словарях объединяются элементы общепереводного, и переводческого, и учебно-толкового словарей. В результате статья увеличивается, начиняется необязательным материалом, не представляющим интереса для читателя, в то время как многих нужных сведений он в словаре не находит. В такой перегруженной деталями статье трудно ориентироваться и отыскать нужное значение слова, хотя, в принципе, структура статьи в наших словарях хорошо продумана (обозначение значений слова цифрами, вынесение идиоматики за ромб и др.). От издания к изданию словарные статьи все больше разбухают.
В «Англо-русском словаре» проф. В. К. Мюллера (1956 г.) на 60 тыс. слов приходится 119 уч-изд. листов, то есть в каждом листе содержится примерно 500 слов. Издание 1960 года под ред. Е. Б. Черкасской содержит 70 тыс. слов при объеме в 160 листов, то есть в каждом листе умещается всего лишь 440 слов. Значительное увеличение объема словаря (на 1/3) вызвано не столько увеличением словника (он возрос на 1/6), — сколько расширением самих статей словаря.
Такое же примерно соотношение мы наблюдаем и в словарях романских языков. В «Румынско-русском словаре» (изд. 1953 г. 42 тыс. слов, 77 л.) в каждом листе примерно 550 слов. В «Испанско-русском» (1953 г., 42 твгс. слов, 72 л.) - около 580 слов, во «Французско-русском» (1957 г., 70 тыс. слов, 121 л.) тоже 580 слов в каждом листе. Рекорд побил «Итальянско-русский словарь» 1963 года (55 тыс. слов, 161 л.), каждый лист его включает в среднем лишь 340 слов.
При этом площадь словарей используется не всегда рационально . Открываем наудачу «Румынско-русский словарь» на стр. 692. В глаголе a purta приведены значения: 1) ‘нести’, 2) ‘носить’, ‘переносить’, 3) ‘вести’, ‘водить’, 4) ‘одеваться во что-л’, и др. К первому значению дан пример: а-un copil In brafe ‘носить ребенка на руках’. Это совершенно лишняя иллюстрация, не показывающая ни особого оттенка в употреблении слова, ни его особого перевода. Ей место - в толковом или учебном словаре, здесь же она (вместе с переводом) напрасно занимает две драгоценных строки. Также излишними являются примеры, приводимые под значениями 2) ‘носить’, ‘переносить’: а — de mâna ‘вести за руку’, а — la plimbare ‘вести гулять’.
Если указано значение одеваться, то к чему иллюстрация : а — un palton ‘носить пальто’, тем более что а purta дословно значит ‘носить’, и невозможно представить, чтобы русский читатель не понял этого словосочетания, зная значения компонентов.
Лишним представляется и пример: nu se mai poartä —
это вышло из моды. Он оправдан с точки зрения переводческого словаря, дающего варианты перевода. С точки зрения понимания, румынская цитата вполне прозрачна, тем более что и по-русски можно сказать «этого больше не носят» (отметим к тому же что отрицательные возвратные формы романских языков вообще регулярно переводятся на русский язык неопределенно-личными конструкциями. Ср. франц.: cela ne se mange pas ‘этого не едят’; исп. asi no se dice ‘так не говорят’ и т. п
.). Излишними с точки зрения понимания
являются единицы: а räspunderea ‘нести ответственность’, а de nas ‘водить за нос’, а -^ numele называться’, то есть ‘носить название’ и др. Можно было бы не давать и речений с одинаковой внутренней формой, например, glasul celui ce strigä in pustiu ‘глас вопиющего в пустыне’, а также понятные термины: puçcà си doua fevi ‘двуствольное ружье’ (букв, ружье с двумя стволами), ~ automata ‘автоматическое ружье’, -v- antitanc ‘противотанковое ружье’ (напротив, pusca mitralierä ‘ручной пулемет’ нужно оставить в словаре). Мы не говорим уже о прямых повторах, как, например, exces de putere ‘превышение власти’, которое приводится и на слове putere и на слове exces (а ведь это перерасход целой строки!).
Всего на стр. 692 нами выявлено 15 строк, которые можно было бы без ущерба исключить из словаря ввиду абсолютной понятности значения сочетаний. Это составляет около 15% площади страницы. Если данная цифра совпадает со средней по всему словарю, то значит, что при тех же полиграфических данных, исключив этот излишний материал, словарь можно было бы сократить на 100-120 страниц.
«Испанско-русский словарь» - наименее «разработанный» из больших романских словарей. Но и в нем есть «излишества». Например, на стр. 478 (опять первая попавшаяся страница!) при слове huelga ‘забастовка’ обнаруживаем сочетания ~ politica general, declarar la - абсолютно понятные, если исходить из перевода отдельных компонентов (лишних три строки). На стр. 479 к прилагательному hullero ‘угольный’ даются иллюстрации: dustria huilera, región (zona) huilera, yacimientos hulleros, где прилагательное сохраняет при переводе на русский язык свой основной эквивалент (а это тоже перерасход, в четыре строки).
Во «Французско-русском словаре» также находим множество речений, без которых можно было бы обойтись. В этом словаре вообще широко представлен переводческий принцип: обильно даются различные варианты перевода и синонимы в русском языке. Например, глагол raser во втором значении имеет три варианта перевода: ‘сносить’, ‘срывать до основания’, ‘стирать с лица земли’. Но даже и здесь много лишнего. К тому же значению глагола дается пример: raser les fortifications ‘срыть укрепления’. Напрасно потрачены две строки, поскольку ничего нового он не добавляет ни к французской, ни к русской части словаря. Такому примеру место в толковом словаре, иллюстрирующем каждое значение слова стандартными примерами. На той же странице дается выражение rase-vagues с переводом: ‘бреющий полет над морем’. Неужели читателю, встретившему выражение en rase-vagues
, не ясно, что это значит на ‘бреющем полете над морем’, и составители словаря сочли необходимым повторить этот длинный перевод, зря потратив целую строку. Нужно ли было приводить словосочетания:
rasoir électrique, rassemblement national, rassembler des faits, nouvelles rassurantes, rat ďeáu, rat des champs, rat musqué, pauvre comme un rat d’église и другие, перевод которых точно воссоздает раздельный перевод компонентов, даваемый в этом же словаре? Всего на стр. 670 нами отмечено 18 лишних строк то есть 13% текста
. За счет этого можно было бы пополнить словарь многими словами, и значениями слов, на отсутствие которых жалуются те, кто пользуется словарем.
Мы не будем останавливаться здесь на последнем большом «Итальянско-русском словаре». Этот словарь представляет собой оригинальное явление в советской лексикографии. Его составители и редакторы, как это отмечается в предисловии, поставили перед собой задачу: создать словарь, который мог бы быть одновременно и пассивным словарем для русских, и активным словарем для итальянцев. Многочисленные варианты , свободные словосочетания и примеры, насыщающие каждую статью этого словаря, представляются совершенно ненужными с точки зрения русского читателя, но могут представить несомненный интерес для итальянца, изучающего русский язык или переводящего на русский. Насколько удачной оказалась эта попытка создать словарь небывалого типа, должен показать специальный подробный анализ его. Пока же отметим, что объединение двух принципов - активного и пассивного словаря - в данном труде проведено непоследовательно , и вряд ли советский читатель одобрит столь чрезмерное увеличение габаритов словаря без ощутимой пользы для себя.
Приведенные факты (а их нетрудно умножить - достаточно взглянуть на любую страницу любого словаря) показывают, что издаваемые у нас словари «большие» и «малые» суть словари смешанного типа, без четко дифференцированного назначения . Их богатство в значительной мере является мнимым богатством, с которым читатель не знает подчас, что делать. Появлению таких «смешанных» словарей способствовали, как нам кажется, два обстоятельства (не говоря уже о недостаточной разработке общей теории лексикографии).
Выверяя свой материал по одноязычным толковым словарям, составители двуязычных словарей порой подпадали под сильное влияние последних и включали в свои словари примеры на словоупотребление и словосочетания, вполне уместные в толковых или учебных словарях, но излишние в словарях переводных. Между тем в переводные словари следует включать прежде всего те явления, которые представляют интерес в двуязычном сопоставительном плане . В связи с этим, не пренебрегая отнюдь толковыми словарями, авторы словарей должны как можно шире использовать оригинальную литературу, а также анализы переводов с иностранного языка на русский.
Далее, ввиду отсутствия русских синонимических словарей и словарей словосочетаний, составители иностранно-русских словарей стремились как можно шире представить русскую синонимику, показать разнообразные варианты перевода. Так общепереводной словарь превращался в переводческий, причем конечная цель все равно не могла быть достигнута, ибо их возможности были ограничены, и переводчик очень часто не мог удовлетвориться ни одним из предлагаемых в словаре вариантов перевода и вынужден был отыскивать свой особый эквивалент.
Мы считаем, что было бы целесообразно дифференцировать структуру словарей в зависимости от их назначения и для каждого языка, по крайней мере для наиболее распространенных языков, создать систему иностранно-русских словарей, включающую словари трех типов: полные общепереводные, переводческие и учебные .
